Занимательно о ботанике

Любопытно, что в России знакомство с женьшенем состоялось значительно раньше, чем в Западной Европе, и сразу же он встретил здесь благосклонный прием даже «на высшем уровне». Уже при царе Алексее Михайловиче он был оценен весьма высоко. Но если западноевропейские медики не без содействия купцов легко оказались в плену подчас несусветных вымыслов о женьшене, то в России представления о нем были более достоверны. Побывав во главе русского посольства в Китае, образованный, деловой боярин Спафария детально ознакомился с правилами употребления женьшеня и, возвратясь в 1678 году в Россию, опубликовал подробное и объективное описание «дорогого и все более похвального корня гинзена» (то есть женьшеня).

С тех пор при царском дворе и в богатых поместьях женьшень почитался и использовался как одно из самых верных лечебных средств. На запрос берлинского придворного лекаря известный русский медик Лаврентий Блюментрост уже в 1689 году обстоятельно сообщает о рецептуре и способах приготовления женьшеневых лекарств, а также об их употреблении.

Со временем, не без влияния Запада, при русском дворе также ослабевает интерес к женьшеню. Вскоре в стране переводятся и знатоки его применения. Поэтому, когда в начале XX века китайский богдыхан прислал последнему русскому самодержцу в дар набор ценных корней, столь значительное по восточным обычаям подношение приняли очень холодно. Подарок даже не удостоился высочайшего внимания, а был сразу передан на «исследование» в Военно-медицинскую академию. Судьба большей части этих корней неизвестна, лишь несколько экземпляров попали в Ботанический музей Российской академии наук. Их и теперь можно увидеть в экспозициях Ботанического музея при Ботаническом институте Академии наук СССР в Ленинграде.

Может быть, и дальше сохранялось бы в Европе предубеждение к женьшеню, если бы не сенсационное известие из… Канады. Французский миссионер Ляфито обнаружил в лесах близ Монреаля растение, которое видные ботаники признали ближайшим родственником восточного женьшеня. Выяснилось одновременно, что туземцы еще с незапамятных времен используют его как универсальное лекарственное средство. Только и разница была, что называли индейцы свой целебный корень не женьшенем, а гарант-оген, что означало «нога человека». Впрочем, у индейцев была и своя технология обработки растения: женьшень как бы консервировался, приобретая удивительную твердость и прозрачность. В таком состоянии он мог храниться, нисколько не теряя своих целебных качеств, многие годы.

Открытие женьшеня сначала в канадском Квебеке, а затем и в лесах Новой Англии и других районах Северо-Американского континента не замедлило возбудить настоящую горячку. Не менее азартно, чем золотоискатели в Клондайк, хлынули тысячи жаждущих обогащения охотников на поиски женьшеня. Они буквально наводнили ранее не видевшие белого человека леса.

Более чем по 200 тонн женьшеня ежегодно давали в первые годы щедрые лесные угодья Северной Америки. Не беда, что не было бойкого его сбыта и в самой Америке и в Европе. Непрерывным потоком пошел он во второй половине XIX века на восточные рынки. Однако хищнический промысел вскоре привел к резкому спаду, а затем и к полному истощению запасов американского женьшеня. К концу XIX века Америка была в состоянии вывозить в Китай лишь по 35–50 килограммов корней (значительная часть которых уже возделывалась на специальных плантациях).

Пальма первенства в описании женьшеня принадлежит, конечно же, Карлу Линнею. Однако этот маститый патриарх ботаники попал из-за него впросак. Не имея достоверных образцов с Востока, ученый составил его описание на основании знакомства с растениями Северной Америки, считая, что они ничем не отличаются от дальневосточного вида. Только в 1830 году известный нидерландский ботаник Зибольд, изучая флору Восточной Азии, исправил ошибку Линнея.

Кстати, своим теперешним научным именем женьшень обязан Линнею. Описывая растение, он учел его лечебную репутацию на Востоке и еще в 1753 году дал ему родовое имя Панакс (от греческих слов «пан» — «все» и «акос» — «исцеляющее» средство) и видовое — пятилистный (по количеству листочков в его сложном листе). Только в 1842 году ботаник-систематик Мейер дал азиатскому женьшеню новое, сохранившееся до сих пор видовое название: обыкновенный.

Искателями был обнаружен и ряд других близких родичей настоящего целебного корня: женьшень японский — на Японских островах, женьшень ложный — в Гималаях, женьшень трехлистный — в Северной Америке.

Наиболее значительный вклад в исследование целебного корня внесли русские ученые.

Первые сведения о нем добыли ученые-путешественники. Но только в 1906 году русский магистр М. Я. Голявко сделал первую попытку определить химическую природу женьшеня. Интересовался искусственным разведением женьшеня Иван Владимирович Мичурин. Между прочим, он категорически отрицал бытовавшее в то время мнение, будто «целебные силы женьшеня зависят от радиоактивности корня, растущего на радиоактивной почве».