Замысел и промысел, или Кто не играет в кости. Часть 1

Спустя четверть часа изысканий молодой человек абсолютно убедился в том, что цвет стекла не имеет для насекомого принципиального значения и теперь размышлял о том, различают ли они цвета в принципе. Потом его мысли перекинулись на щель и были заняты примерными подсчётами того, сколько времени понадобится упорной твари, чтобы изменить траекторию своего взлёта и наконец-таки, покинуть комнату.

Прошла ещё четверть часа. Когда настойчивое насекомое всё же смогло выбраться на свободу, юноша снова нацепил очки и склонился над пергаментом.

      Твой голос – тихой арфы перезвон,

      Твоя прельщает милая натура.

      Ты слёз моих неслышный стон

      ............................................

Четвёртая строка никак не давалась. Проблема была в рифме. Единственное, что приходило на ум к слову натура – это структура, фурнитура, архитектура и какая-то дурацкая акупунктура… (И откуда только это слово вылезло?) Было, конечно, ещё одно, гораздо более короткое и идеально ложащееся в размер слово но… оно абсолютно не ложилось в канву сонета и в любовной лирики вообще.

– Всё! Хватит! Довольно с меня!

* * *

Университетская библиотека располагалась в полуподвальном помещении. Серые грубо отёсанные стены, вечно спёртый воздух и холод, никак не связанный со временем года. По всей видимости, задумкой архитектора предполагалось, что всё это должно было внушать студентам столь сильную тягу к знаниям, что перед ней риск подхватить воспаление лёгких не казался бы серьёзной помехой.

Юноша остановился возле пустующей (как, впрочем, обычно!) стойки и позвонил в колокольчик. Ответа не последовало. Спустя несколько минут молодой человек позвонил снова. Где-то вдалеке, за бесконечными стеллажами послышалось размеренное шарканье, которое, надо отметить, очень скоро стихло. И вот, когда колокольчик в очередной раз оказался в руках юноши, перед ним неизвестно откуда выросла тучная фигура, обтянутая серым камзолом. Дополняли портрет три подбородка, монокль и поблёскивающая в отблесках свечей лысина.

– А! Уважаемый Тутуриний! Очень рад, что вы всё-таки появились, – попытался съязвить юноша. – Я думал, вы меня не слышите и…

– Не надо так нервничать, магистр Щековских, – слова изливались из уст заведующего университетской библиотеки, словно мёд из кувшина. Также тягуче и приторно неспешно. – Я прекрасно слышал вас и в первый раз.

– Многоуважаемый Тутуриний, я бы хотел, чтобы вы…

– Современная молодёжь постоянно куда-то торопится. И если бы речь шла о студентах, то оно ещё куда ни шло, но вы же магистр, господин Майнстрем… А раз уж, волею судеб, вы магистр, то, полагаю вам следует…

– Господин Тутуриний, пожалуйста, принесите мне…

– …То, по моему скромному мнению, вам следует быть более степенным. Что позволено Юпитеру – не позволено быку. Вы же помните это изречение? Ведь помните? Вы же успели закончить свой курс, прежде чем стали магистром и заведующим кафедрой? Поправьте, если я ошибаюсь, но…

– Вы не ошибаетесь, господин Тутуриний, – юноша закатил глаза в бессильном негодовании. – Я вообще-то понимал эту фразу несколько иначе, – молодой человек покраснел. – Однако сейчас я…

– Конечно-конечно, всякий волен вести себя так, как ему заблагорассудится, но…

– Но, господин Тутуриний… – сделал очередную попытку Майнстрем.

– …Но согласитесь, если уж и уважаемые магистры, этот оплот благочестия и здравого смысла, эти светила разума и науки, будут вести себя, подобным образом, то чего же мы можем требовать от обычных студентов…

– Словарь! – выпалил, наконец, магистр Щековских и спешно отвёл смущённый взгляд.

Тутуриний поднял на юношу мутные глаза.

– Какой? – спросил он после продолжительного молчания.

– Словарь созвучий, пожалуйста!

Некоторое время библиотекарь оставался недвижим, словно сопоставлял целесообразность собственных физических затрат с их предполагаемым результатом.

– Подождите одну минуту, магистр, – наконец процедил он.

Библиотекарь солгал. Поиски словаря заняли далеко не минуту, а добрых полчаса. За это время магистр Майнстрем успел досконально изучить все трещины и царапины на стойке, огляделся в читальном зале, где не без удовольствия заметил нескольких своих студентов, погружённых в чтение, а также успел убедиться в том, что свечи, закупаемые университетом, никуда не годятся – на него дважды капнул расплавленный воск. Наконец, за стойкой, подобно горе, снова вырос господин Тутуриний.

– Забирайте ваш словарь, магистр Щековских, —произнёс библиотекарь, протягивая увесистую книгу в кожаном переплёте.

В холодном тоне заведующего магистр Майнстрем почувствовал затаённую обиду и поспешил оправдаться перед библиотекарем:

– Огромное вам спасибо, уважаемый Тутуриний! Вы даже не представляете, как помогаете мне в моих… моих… изысканиях!

– Представляю, —отрезал библиотекарь. – Снова ваши сонеты, да?

– О, господин Тутуриний, вы так проницательны!

– Ваши сонеты никуда не годятся без словаря? Верно? – вопрос прозвучал так, словно ответ и не предполагался.