«Поменьше формальностей, поменьше исходящих книг в комитетах, поменьше скучных резолюций об «углублении союзной работы», побольше живого дела. Сделайте маленькое, но всем видимое дело, реальное дело; сделайте его массовыми усилиями всех членов союза. Делайте его так, чтобы не очень попахивало канцелярским предписанием и обязанностью, а чтобы интересно, полезно было это дело делать, чтобы душа радовалась. Молодёжь есть молодёжь, ей свойственны порывы, самоотверженность, воодушевление более, чем кому бы то ни было. Сумейте использовать эти драгоценные качества не в порядке циркуляра, а великой пружины соревнования, примером уже сделанного…
Не очень строго требуйте сухих письменных «докладов с мест», сами отправляйтесь в эти места, научитесь работать, учитесь сами у мест, о достигнутых где-нибудь успехах трубите на всю Республику, пробудите соревнование, заставьте верить в Союз, в его будущность, в его мощь.
П. Никитин»
Из Ильи Эренбурга:
«Суеверия распространяются куда быстрее, нежели познания».
«…Без страсти нет достойной жизни».
«Можно сидеть над чудесным микроскопом, изучая жизнь инфузорий, и быть ничтожнее инфузорий. Можно получить учёную степень, обзавестись холодильником и пылесосом и остаться дикарём. Культура — это не только техника. Культура и не рента, не готовые формулы, не правила хорошего тона. Культура — беспрерывный процесс творчества, на культуру нельзя жить, культуру нужно созидать».
Из Константина Батюшкова:
«Есть странствиям конец, печалям — никогда!»
«Меня преследует судьба, как будто я талант имею…»
«О память сердца! Ты сильней рассудка памяти печальной…»
Это он о себе… Когда ему было 35 лет, он лишился рассудка. Прожил ещё 33 года, отрезанный от мира темнотой своего сознания. Бормотал бессмыслицу: «Это сказка в сказке об одной сказке…» Постоянно рисовал один и тот же рисунок: могильный холм, луну и лошадь без всадника. Он умер 5 (19) июня 1855 года. Могила его в Спасо-Прилуцком монастыре.
Осип Мандельштам говорил, что «Батюшков — записная книжка нерождённого Пушкина».
Тотьма. Вчера проснулся, глянул в окно — жидкий сизый рассвет, грязная куча угля под окнами, какая-то церковь недоломанная торчит, дождь с ветром, бесприютные вороны, мечтающие о вкусной помойке. Тоска несусветная.
А сегодня светит солнце, и всё укрыл первый рябенький снег. Зима — спасение России.
29.
Сухое холодное утро осени. А через несколько часов вечером — ледяное шоссе, белые деревья, следы на снегу — сразу властно пришла зима.
Снег, снег, валит снег целый день. Неужели действительно зима? Всё высветлило, выбелило, красиво. Неужели это уже надолго, на многие месяцы? Так любил всегда зиму, а сейчас на душе какая-то тревога, и грядущие холода кажутся уходящими куда-то в бесконечность.
Сломался телефон, и я сразу превратился в Робинзона Крузо.
Мировой рекорд по погружению с использованием газовых смесей принадлежит сегодня американцам, которые в 1981 году достигли глубины в 685 метров.
У кормушки сегодня много птиц: синицы, дятлы, сойки, снегири. В кормушке большой приём в честь Дня артиллерии: птицы радуются, что пушки молчат.
Я — отец замедленного действия. Вчера вечером с Васей и Олей[9] слушали Окуджаву, и я проникся каким-то кровным единством с ними. А сегодня он улетает в Архангельск. Я сам так много летал, что стал совершенно невосприимчив к Аэрофлоту, смеюсь над всякими рассказами о «совпадениях», но вот он сегодня уходил, снег чистый, он его печатает, идёт мой мальчик, и такая жуткая тревога во мне, впору остановить его…
Беседа с Капицей:
— Я уверен, что доисторический человек тоже брюзжал на молодёжь…
— Телепатия — чушь!..
— Леонид Леонов любил говорить со мной о Боге. А мне было скучно…
— Что я читал? Я много читал… Разное… Англичан и французов в подлинниках: Франса, Бальзака, Жюля Верна… Очень полюбил Булгакова…
Круг его знакомых:
— Любимов — интересный человек… Люблю Всеволода Иванова, мы ездили к нему. Часто у него встречали Пастернака… Большим моим другом был Пришвин[10]… Он ведь не только по России путешествовал. В детстве побывал в Италии, Франции, Швейцарии. Успел до 1917 года съездить в Китай и Японию… С Вавиловым у меня были плохие отношения. Часто спорили, но только о науке и о подходах в решении разных задач… А вот с Ландау мы никогда не спорили, хотя ухитрились сделать по ядерной физике совместную работу… С Келдышем были «крупные разговоры» (смеётся)… Королёв приезжал ко мне в институт и на дачу не один раз за консультацией по жидкому кислороду, интересовался методиками экспериментов… Он мне очень нравился… Я очень любил Мандельштама[11]… Особое чувство теплоты я испытываю к двум людям: Иоффе и Крылову… Мы дружили с Френкелем[12] и Обреимовым[13]…
0 своей работе: