Розыгрыш принимал угрожающие масштабы, в него втягивалось всё большее количество людей. Каждый без устали вносил свою лепту в общее дело. Герасимов подговорил одну девушку, чтобы она назвалась сотрудницей Рязанского и спросила Виташу, где найти Коновалова, «которому Михаил Сергеевич срочно просил передать важную бумагу». Поскольку Рязанский отвечал за всю радиосвязь в космосе, Виташе стало ясно, что тот передаёт «Известиям» некую эксклюзивную информацию. Алеша Горохов 91отпечатал на телетайпе собственный текст о связи с инопланетянами и сказал Головачёву: «Голованов ошибается. Засекретят этот факт или не засекретят, а надо подстраховаться, чтобы потом никто не мог сказать: ты же был в эпицентре событий, что же ты молчал!?..» У Апенченко, всё время повторявшего, что это де не его дело, в секретной тетрадке тоже обнаружился текст о внеземных сигналах. В довершение всего из Москвы прилетел Альберт Пушкарёв, корреспондент фотохроники ТАСС, который после нашей обработки сказал Виталию, что он приехал срочно снимать какую-то антенну, сам не знает какую, и зачем она – не ведает.
Итак, у всех само собой, стихийно распределились роли: Коновалов – дерзкий, скрытный и хитрый подпольщик, Апенченко – коварный врун, Пушкарёв – слепое орудие высших сфер, Горохов – трусливый перестраховщик, Ребров – правдолюб-разоблачитель, я – усталый от сенсаций циник, который всё время твердил Виташе:
— Ну неужели ты сам не понимаешь, что вопрос слишком серьёзен, чтобы свести его к погоне за газетным первенством? Ты что думаешь, Брежнев сегодня ломает голову, в какой газете это печатать, в «Труде» или в «Известиях»? Он как минимум должен сначала снестись с Фордом, Вильсоном и Жискаром д'Эстеном...
А тем временем в Москве тоже разворачивались события. В «Труде» позвонили Сагдееву, который (к его чести) сказал, что, очевидно, всё это – мистификация, хотя он не видит здесь ничего теоретически невозможного. Звонили и в «Правду» Королёву 92и в ЦК КПСС Морозову 93, и за советом к Шелепину 94, уповая на его связи с разведкой. Как я понимаю, столица напитывалась нашей «дезухой» 95, как губка, и слухи готовы были уже просочиться в верхние этажи Старой площади и Кремля.
Мы поехали к Северному 96и там подговорили одну девушку, чтобы она подтвердила, что и самый большой оптический телескоп в Европе «тоже ведет себя странно». Сам Северный, не ведая того, снова подыграл нам, отвечая на прямой вопрос Головачёва. «На эту тему я говорить не желаю!» – сказал академик. А Миша Ребров зашептал Виташе на ухо: «Вот видишь, и Северный темнит...»
Возвращаясь из обсерватории, все замёрзли и закатились в подвальчик, чтобы согреться. Там и решили кончать с этим розыгрышем. Я произнёс речь, в которой отметил настоящую журналистскую хватку Головачёва, его преданность передовым научным идеям, но признал, что на этот раз чутьё ему изменило и он стал жертвой мистификации. Миша Ребров, получив от Ткачева перфоленту с текстом статьи Головачёва, объявил винно-водочный аукцион. Только победитель получал перфоленту и право первой публикации всей этой истории. Аукцион выиграл Вадим Лейбовский за 3125 грамм водки на всю компанию. Виташа был очень подавлен и не пил. Мне его искренне стало жалко. Сказать по правде, всё-таки это было не совсем честно: все дурачили одного, притом совсем не самого худшего в нашей пёстрой компании...
Перед этой публикацией я позвонил Вадиму Лейбовскому, ныне – пресс-атташе знаменитого офтальмолога Святослава Фёдорова, который рассказал, что он написал об этой истории ещё в 1980-х гг. для журнала «Журналист», но опубликовать не сумел и разрешает это сделать мне. И Виталию Головачёву тоже позвонил.
Он сказал, что зла на нас не держит, но и прощать нас за старый грех не хочет.
Книжка 67
Февраль – май 1975 г.
Поймал себя на том, что я как-то туманно представляю, что же происходит с ракетой, когда отдаются последние предстартовые команды. Сегодня попросил Патрушева 97рассказать мне суть этих команд.