Замерзшие (ЛП)

Сначала я увидел Андреа, а потом и Сид, и мое сердце колотилось так, будто я пробежал десять километров и вспотел как шлюха в церкви на воскресной мессе. Каким-то образом Таннер оказался впереди меня, доказывая тем самым, что я ползу как какая-то жертва.

Эта сволочь заняла место рядом с Андреа, на чьем лице сверкала самая большая фальшивая улыбка. Конечно же, я хотел сесть рядом с Сидни. Я также хотел прикоснуться к ней, прижать к себе и поцеловать. Было и кое-что другое, что я хотел бы сделать, то, чем я занимался всю прошлую ночь в пьяном угаре, работая руками между своих ног.

Я также был уверен, что она может двинуть мне по яйцам.

Чтобы взять себя в руки, я убедил себя, что лучше всего сейчас вести себя нормально. С этой мыслью я прошагал к столу и посмотрел на Сид.

Сердцебиение пришло в норму, и она подняла взгляд, большие голубые глаза смотрели прямо на меня, и это все равно, что смотреть на Иисуса. Ладно. Может, не как на Иисуса, но меня будто сильно ударили в грудь и я услышал голоса ангелов.

Боже. Черт. Она такая красивая. Не то чтобы я забыл об этом, но после того как между нами произошло то дерьмо, было ощущение, что с того дня, когда я в последний раз видел ее, прошли годы.

Эти глаза... они были удивительно голубого цвета и такие ясные. Потрясающие. Под ними я заметил темные круги, темнее, чем ее кожа. Я хотел стереть их, но мне удалось придержать свои руки. Но потом мой взгляд упал на ее губы, и они слегка раскрылись от ее резкого выдоха. По ее щекам распространился слабый румянец, и я хотел прогнать его своими пальцами, своим ртом, своим языком...

Все уставились на меня.

Откашлявшись, я заставил себя сесть и сложил руки на столе. Я взглянул на Сид:

— Привет.

Ее лицо покрылось темно-красным цветом. Никто, кроме нее, так не краснел.

— Привет.

Напротив меня Таннер выгнул бровь. Андреа начала играть с хлебом, будто она двухлетний ребенок. Все молчали, и Сид так сильно застыла на месте, что я думал, она сейчас расколется пополам.

Вот это да, чертовски неловко. Я должен был уехать.

— Итак, все рады приближающему Рождеству? — прощебетала Андреа.

Таннер взглянул на нее и невозмутимо ответил:

— Я так рад.

Она скептически сузила глаза:

— По тебе не скажешь, что ты рад.

— Ну, мне же не двенадцать, — ответил он, склонив голову набок. — Рождество уже не так интересно, когда ты взрослый.

— Чего? — выдохнула она, широко раскрыв глаза. — Рождество не так интересно, когда ты взрослый?

Он пожал плечами.

— Ты анти-американец, — обвинила она его.

Сид поджала губы.

Таннер выглядел непринужденным.

— Блин, мне просто нравится, что не нужно учиться и можно вкусно поесть.

Андреа покачала головой, отчего ее кудри разлетелись во все стороны.

— А как же подарки?

— Ага, не думаю, что именно в этом заключается празднование Рождества, — прокомментировал он.

Андреа фыркнула.

— Именно в этом и заключается Рождество. Любой, кто говорит иначе, пытается выглядеть остроумным и все такое. Я остаюсь верна себе.

Мой взгляд скользнул к Сид: она посмотрела на меня, и ее брови взметнулись вверх. Наши взгляды пересеклись на мгновение, и всего лишь на это гребаное мгновение все было как раньше. Мы сидели и слушали, как Андреа и Таннер спорят. Нам следовало всегда иметь при себе попкорн, когда они начинают свой спектакль.

Но потом Сид опустила взгляд на свой стакан и начала возиться со своей соломинкой — и это то самое холодное напоминание, что все не как прежде. Сид никогда не была такой тихой, и между нами никогда не было такого напряжения.

Не могу сказать, что пожалел потраченное время на нее, потому что это не так. Мне ненавистно то, как все закончилось. Оглядываясь назад на тех многочисленных женщин, я мечтал, чтоб тогда я удержал свой член в штанах, но Сид никогда не будет одной из них.

Объявился официант и принял заказ на наши напитки и еду. Мы вели светскую беседу, в которой чаще всего учувствовали Андреа и Таннер. Они постоянно поддерживали ее, поэтому в разговоре не возникало неловкой тишины, но сидеть здесь и не разговаривать с Сид было так непривычно.

Облокотившись на спинку стула, я посмотрел на нее. В этот момент она повернулась, и наши взгляды на секунду пересеклись. Я чувствовал себя жалким школьником. Это было так ужасно.

— Твоя губа выглядит уже лучше.

Она заморгала. Я просто тупица.

— Она довольно быстро зажила, — ответила она, снова переводя взгляд на свой стакан. — Осталась небольшая царапина.

Это было приятно услышать.

— Как подбородок?

— Он вообще не болит.

На самом деле слышать это было облегчением. Даже когда я был в стельку пьян, я продолжал беспокоиться о ней.

— Твои костяшки до сих не зажили, — сказала она, заставив меня поднять взгляд.

Наши взгляды снова пересеклись, и некоторое время мы неотрывно смотрели друг на друга.

— Что?

— Костяшки, — повторила она тихим голосом и потянулась к моей руке, которая лежала на столе. Я задержал дыхание, когда она прошлась пальцами по моим костяшкам. Ее прикосновение было почти невесомыми, но я почувствовал его всем своим телом и вздрогнул. Она отдернула руку, бросив взгляд в сторону стола. — Болит?