Петр. Честно говоря, я боялся сюда идти. Не вас боялся, а просто я очень волнуюсь. Я так хочу, чтобы она была счастлива!
Валентина. В этом нет никаких сомнений.
Петр. Так значит, через три дня увидимся.
Софья. Да.
Петр. Тогда я пошел.
Валентина. Что-то прохладно.
Софья. Да.
Валентина. Так внезапно похолодало.
Софья. Думаю, просто отключили отопление.
Валентина. Ты только представь, во сколько, наверное, обходится обогрев искусства! Чтобы держать его тепленьким для народа!
Софья. Да, конечно.
Валентина. Так я и думала. Твой Петр Васильевич просто невероятно смущался. Я догадалась, что ты ему велела попросить у меня денег.
Софья. Да, это правда.
Валентина. Он для этого слишком порядочный. Так бы и остался тут стоять целую вечность.
Сколько тебе нужно?
Софья. Две тысячи.
Валентина. И когда?
Софья. Ну, сначала будут разговоры-уговоры, потом объявление в газете, потом дело пойдет в народный суд, и потом уже понадобятся деньги — для райсуда. Но я подумала: как-то нелепо все это затевать, если в итоге я не смогу заплатить.
Валентина. Тебе надо было спросить меня сегодня утром, до разговора с детьми. Но тебе и в голову не пришло, что я могу отказать.
Скажи, пожалуйста, с чего бы мне давать тебе деньги, если я не одобряю твоей затеи?
Тебе просто не повезло. Неудачный исторический момент. В двадцатые годы это было очень просто.
Софья. Да, я слышала.
Валентина. В начале Советской власти не нужно было даже согласия мужа. Можно было попросить развод, просто отправив по почте открытку и три рубля. Приближалась революция полов! Надо сказать, у меня уже тогда были сомнения на этот счет.
Какое-то время у меня был ухажер. Или лучше сказать, я очень старалась его заполучить. Еще один солдат. Как и вам, нам было некуда пойти. После Парижа нравы в России казались мне просто смехотворными. Потому что уже тогда все вокруг возмущались, если кто-то открыто выказывал свои чувства. Не одобряли! И вот нам пришло в голову, что на вокзалах можно открыто обниматься, потому там все время кто-то с кем-то прощается. Мы стали ходить на вокзал и притворяться, что кто-то из нас уезжает, и вволю обнимались на платформе. Мы попрощались тысячи раз! А поезда один за другим уходили без нас. Пока в один прекрасный день к нам не подошел работник вокзала и не сказал: «Ну что, не надоело еще на поезда глазеть?»
Софья. Да, возможно.
Валентина. А ты подумала, как на нем отразится развод? Он же член партии!
Софья. Конечно, я знаю. Но если я этого не сделаю, то сама себя не смогу уважать.
Валентина. Я тебя умоляю! «Себя уважать»! Кому до тебя есть дело? Не обманывайся на свой счет. Ты просто частное лицо. Никого не интересуют твои любовные приключения где-то в маленькой квартирке. Но вот Григорий — другое дело, он многим рискует. Может потерять положение, влияние, друзей. К нему станут относиться с недоверием. А это уже начало конца.
Софья. Ну и что. Я больше не могу быть замужем за партией.
Валентина. Да, ты права, наверное…
Софья. По-моему, в наше время надо просто затаиться и тихо проживать свою жизнь.
Валентина. И поэтому ты выбрала Петра Васильевича.
Софья. Да.
Валентина. Потому что он никчемный, пассивный человек без каких-либо амбиций. Я же вижу. И тебе импонирует его пассивность.
Софья. Для меня в этом его главное достоинство! Что же тут плохого? Особенно после Гриши. Я очень рада, что Петя никуда не лезет.
Валентина. Согласна, в этом есть что-то привлекательное. Но всему же есть предел.
Софья. А ты считаешь, Петя чересчур пассивен?