Залежь

День. Теплый, майский, солнечный, и так далее, день с небом без единой заплатки, с воздухом без единой ветринки, день будто остановился, и даже позеленевший сосновый Черный бор, куда она привела своих колобков для знакомства с природой, был черным. Алена Ивановна скучала под кудлатой, нечесанной с самой осени сосной, то и дело поглядывала на часы, подносила их к уху — идут ли? Идут. Сверялась у прохожего, не отстают ли — не отстают. Даже забегают чуть-чуть. Сегодня она приглашена на собеседование в райком по заявлению с просьбой направить ее на целину, а время, как нарочно, тянется. Тянется? Да не сказать, чтобы тянулось, три десятка лет минуло — и не заметила.

Не вытерпела ожиданья больше, встала, собрала ребятишек в кучку сперва, потом расставила парами, считает машинально:

— Пара, пара, пара…

Пары нет. Кого нет?

— Леночка, кто с тобой должен в паре стоять?

— Игорек.

Нет Игорька. Дала круг, дала второй — нет Игорька нигде.

— Игоре-е-к! Дети, ну-ка давайте все вместе: И-го-рек!

Молчит Черный бор. По другим временам Алена Ивановна в обморок не один раз упала бы, раньше, пишут, собака неожиданно гавкнет — с барыней полдня отваживаются, нынешнюю женщину силой в обморок не уронишь, но побелеть Алена Ивановна побелела. Че… Пе.

Где вот теперь этого Игорька искать? Если сразу отбился от группы, то за два часа он куда мог уползти? В Финляндию. Потеряться совсем Игорек не потеряется, найдется, но что она скажет мамаше его? Ваш Игорек в Черном бору остался, там ищите. Это она ответит? Уволят сразу. И на одиннадцатилетний трудовой стаж не посмотрят, и на передовика производства, и на общественную работу на посту бессменного председателя местного комитета, и на… Да ни на что не посмотрят. Дата, номер приказа, номер статьи, роспись заведующей, печать — и вот вам ваша трудовая книжка, товарищ Черепанова. Плохим стать не долго. Да еще и оттуда, из райкома отказ придет.

— Ну-ка, потише, детки. Тихо я сказала. Может, кто из вас видел, в какую сторону Игорек пошел?

Молчат ребятишки, молчит Черный бор. Алена Ивановна стояла посреди его ни жива ни мертва, как посреди Балтийского моря. Вот к чему видела она сон, наплела Илларионовна. По режиму дня Черепановой с группой уже надо было быть в детском саду, вот-вот родители начнут подходить, а она все стояла над притихшими ребятишками. Нет, воспитательница не плакала, не кусала ни ногти, ни локти, она просто стояла, опустив голову, но никого так не понимают дети, как взрослых.

— Девушка! Ребенок, случайно, не ваш?

— Мой! Мой! — закричала Алена Ивановна и закрутилась, заметалась из стороны в сторону, пока не увидела в просвете между сосен сначала Игорька, а потом уж мужчину, который держал его за руку.

Чужих детей нет.

— Ой, великое спасибо вам, дяденька! Где вы его подобрали?

— У каменоломни, тетенька.

Черепанова понятия не имела, какая каменоломня, далеко она или близко отсюда, Алена Ивановна дальше вот этого места, отведенного планом для знакомства с природой, не была ни с детьми, ни одна, ни вдвоем с кем, но на всякий случай кивнула.

Мужчина улыбнулся. Ничего, приятная улыбка. И сам симпатичный. Сейчас Алене и медведь красавцем бы показался, но он был мужчина как мужчина: чуточку горбоносый, в меру русоволосый и не слишком высок. Он был одних с ней лет или немного постарше. Это был он, пестрый пес из сна.

— Не знаю, как мне и отблагодарить вас.

— Пустяки. Не за что. Отблагодарите когда-нибудь. Надеюсь, не в последний раз видимся?

— Н… не знаю. Извините, нам пора.

Алена кивнула на часы, кивнула на ребятишек, кивнула на город, отступила шаг, еще шаг, повернулась и пошла, с Игорьком на буксире, к группе. Пошла быстро. Не оглядываясь.

— До свиданья, Алена Ивановна!

Это был он. Хоть бы это был он…

— Ты что ж это, голубушка Алена Ивановна? Написала заявленьице — и помалкиваешь? — поджидала ее заведующая за оградой детского сада.

— А почему я должна была говорить об этом раньше времени? Может, откажут.

— Таким, как ты, патриоткам не отказывают.

— Тем лучше, значит.

— Ну что или кто тебя гонит туда? Коллектив наш не нравится или я — скажи прямо. Можно ведь и в другой сад перевестись.

— Почему? Все нравятся.

— Ох, Алена, Алена…

— Чш-ш-ш, — поднесла Черепанова палец к губам и показала на детей.

— А-а, они маленькие еще. Сами вы не знаете, что делаете. Ну как помешались на этой целине.

— Такого не бывает, Татьяна Матвеевна, чтобы нормальный человек не знал, что делает.

— Понятно, понятно. Пожалеешь, глупенькая. Детских садов там нет, а коров доить, я уверена, ты не умеешь. Ты живую корову видела хоть когда? Нет.

— Татьяна Матвеевна, а вы-то откуда узнали, что я написала.

— Звонили. Напоминали. А как же.

Игорька потеряли и нашли в понедельник, а во вторник в ее группе скрипнула и приоткрылась дверь. В щели с ладонь шириной — заведующая. Поманила ногтем, а ноготь, что у орла клюв после трапезы: кривой и красный.

— Вас к телефону.

Алене Ивановне каждый день звонят не по разу. То родитель, то методист, то по профсоюзам кто-нибудь.

— Ну-ну? Что вам вчера насчет целины сказали?

— Ждать. Вызовут. Кто звонит?

— Кто? Мужчина.