Заледенел дом

Норах вздрогнул, открыл глаза. От заморенной и явно захмелевшей полукровки катилась волна жара. Воздух подрагивал, трогал пшеничную прядь у виска, шевелились бледные губы, глаза смотрели куда-то в пустоту и видели - орк готов был поклясться, чем угодно - видели в пустоте что-то очень настоящее.

Бах молоточком - удары точные,

Вдребезги вазы, хана цветочкам...

От полуспетых слов воздух становился таким густым, что едва проталкивался в легкие. Норах отполз от барда на пару шагов, толкнул придремавшего совомедведя...

Вот твои кактусы, вот твои фикусы -

Накося, выкуси - девичьи грезы...

Когда Элена де Виль лунной каплей вытекла из безвольных рук полуэльфки, Норах даже не удивился. Юная ведьма лежала, скорчившись на траве, и темные иглы травинок прошивали ее полупрозрачное тело, протыкали его насквозь и терялись в белесом мареве.

Бах молоточком - прямо по почкам,

Все дьяволицы под это заточены...

Ааронн, сонно клевавший носом у костра, встрепенулся, напружинился. Иефа пела, обратив бледное лицо к ночному небу, и слова песни становились живыми, осязаемыми, становились Словами, творящими реальность.

Больше ни ноты, ни строчки,

Больше ни сына, ни дочки,

Только поющие молоточки...

Ведьма, нанизанная на осеннюю траву, дернулась, словно ее пнули кованым сапогом в живот, открыла рот в беззвучном вскрике. Эльф смотрел на нее, смотрел во все глаза, и понимал, что она - отдельно. Что это не ее магия, и не ее воля. Что Слова, клубящиеся в темном воздухе, причиняют ей боль.

Серебрятся, звякают спицы,

Вяло пляшут сны на помочах,

Остроухая дьяволица

Убивает небрежно ночь...

Элена вскинулась, протянула к барду руку. Тонкие пальцы дрожали. Рядом с Ааронном возник орк, толкнул его легонько в плечо, вскинул тревожно брови. Проводник с сомнением покачал головой. То, что происходило, было ему непонятно. Иефа пела. Голос набирал силу, терял шерстяное шуршание шепота, становился звучным, глянцевым, гладким.

Загоняет под ногти иглы

Невозможно фальшивой терции

И смеется: "Готовься, милая,

Выжигать

Голой правдой по сердцу..."

- Задница Мораддинова! - раздался ошалелый рев дварфа. - Да мать же ж вашу за ногу и в штольню!

- Стив, за... - начал яростным шепотом Ааронн, но недоговорил.

- Живые перед дверью пляшут, - чужим бесцветным голосом произнесла Иефа. - Живые умирают.

- Что это? - прошептал Норах. - Это... ведьма?

- Нет, - качнул головой эльф. - То есть...

- Ты не знаешь.

- Не уверен.

- Иефа! - Стив досадливо дернул плечом в ответ на беззвучную жестикуляцию проводника и решительно протопал к полуэльфке, присел, тряхнул ее за плечи. - Иефа, хорош уже! В печенках твои выбрыки сидят! А ну, приди в себя!

- Она плясала перед дверью и умерла. Танец на горячих углях. Песня на ветру. Ноты на порванных связках. Кружево. Ничего не выйдет.

- Иефа, твою ж налево! Иефа!

- Живые перед дверью пляшут. Живые умирают, и приходят они. Они шагают по выжженной земле. Голодные. Равнодушные. Они утоляют голод безразличием к чужой боли. Они не жалеют никого, потому что жалеть уже некого...

- Если будет, как в прошлый раз, нам всем стоит переждать это в укрытии, - деловито заметил Зулин и принялся сворачивать плащ. - Стив, отойди от нее!

- А что было в прошлый раз? - ответа Норах не дождался.

- Ключ. Ключ потерялся. У ключника глубокий карман. Маленький камешек на весах.

- Иефа! - Стив еще раз тряхнул пигалицу за плечо. - Иефа, пожалуйста.

- Бах - уголек, и внезапно - колики,

Вдребезги мысли - не жаль нисколько... - пропела полуэльфка, и воздух вокруг нее начал потрескивать. Призрачная ведьма сжала руками голову и принялась качаться из стороны в сторону, как безумная. Стив вскочил, попятился.

- Иефа...

- Стив, назад!

- Вот твои фокусы, вот твои кризисы,

Накося, выкуси - девичьи грёзы...

Жухлая трава у ног барда задымилась.

- Бах - уголек, и горящие лёгкие,

Все дьяволицы слегка одиноки...