Закрыв глаза

Метафора «закрыв глаза» на протяжении романа подвергается переосмыслению. В первых главах романа, где рассказывается история юных Пьетро и Гизолы, она выражает тенденцию «устранения» героев из «грубой реальности», «абстрагирования», провал в «сдавливающую преисподнюю» подсознания Пьетро и отчасти Гизолы. В этой метафоре сталкиваются и сменяют друг друга «подобие ужаса» и «страшный восторг», мучительное одиночество и спасение в бегстве, а также плата за неведение. В последних главах романа, метафора «взрослеет» и обозначает идеологический и моральный самообман, религиозные и политические иллюзии. Состояние «с закрытыми глазами» является своего рода сном, бегством героя из реальности, сном, в котором возможна идеализация женщины, отказ от «чувственных искушений», желание «общественной реабилитации» («Он думал при этом, что батраки будут в восторге, что он полюбил крестьянку, одну из них»). Женщина должна была соответствовать выдуманному образу, игнорирующему её индивидуальность. В последней части романа не хватает повествовательных элементов, но ясно выражена психология персонажей (Гизола демонстрирует иной раз осведомлённость без цинизма и способность находить мотивации для морального оправдания собственного поведения).

В романе «Закрыв глаза» Тоцци обращается к любимой теме его поколения, и, в частности, авторов журнала «Воче», его сверстников — автобиографии юноши. Он выбирает путь изображения глубинных пластов «Я» и не прослеживает этическое формирование личности (как, например, это делал Слатапер). Тоцци использует поэтику фрагмента, направленную на деконструкцию романного жанра.

Две эти тенденции определяют своеобразие романа «Закрыв глаза». В первых главах повествование представляет собой серию фрагментов в хронологической последовательности. В них преобладают чисто психологические, подсознательные моменты, стремление к множественности тактик и намеренное нивелирование любой иерархии. При этом повествование подчиняется требованиям драматического действия. В начальной и центральной частях романа главные герои — двое юнцов. Они живут во власти чувственного восприятия мира и непосредственных реакций, без волевых усилий и вне каких-либо идеологий. В финальной части романа молодые герои живут уже не инстинктами и не столь непосредственно. Они предлагают друг другу две различные жизненные программы, два противоположных волеизъявления. Пьетро стремится соединить девушку со своим идеальным представлением о ней, отличающимся высокой степенью идеологизации. Гизолу интересует только защита её собственных интересов, и она желает выгодно воспользоваться ситуацией. В первых двух третях романа повествователь идентифицирует себя с персонажами, становится на их точку зрения, так что реальность по большей части показана в перспективе героев. В последней части этот приём уходит на второй план, и Гизола преимущественно изображается извне.

Как было отмечено исследователями, повествователь первоначально идентифицирует себя не только с Пьетро и Гизолой, но и с Анной и даже порой с Доменико. Все четыре персонажа живут в трагическом отчуждении друг от друга, без надежды на возможность взаимопонимания. Они существуют в кругу одиночества и слабости (Пьетро, Гизола, Анна) или власти (Доменико). Они должны считаться с Доменико, даже решая собственные проблемы.

Однако и Доменико свойственны тоска и беспокойство, вызванные невозможностью взаимопонимания с сыном, его абсолютной отстранённостью, сознанием своей неспособности контролировать судьбу сына и влиять на его выбор («Но заметив, что теперь уже Пьетро, в свою очередь, его не слушает, вдруг успокоился. Просто не верилось, что так ведет себя сын! Подумать только, а он-то хотел назвать его своим именем — сын должен был стать его копией, его повторением!

Хотелось схватить его и переломить, как соломинку! Его ребенок — и вдруг вышел из-под его власти? Да кому ж, как не ему, быть послушней всех?

Внезапно он понял, словно прозревая предательство: его сын точно такой же, как все прочие люди».).

Гизола, Пьетро, Анна живут в ситуации тоскливой и мучительной отстранённости, глубокой апатии к окружающей жизни.

Гизола и Пьетро психологически соответствуют друг другу, их портреты зеркальны. Вот портрет Гизолы: «Порой она думала, со смесью злорадства и досады, что сам ее вид для людей оскорбителен. Когда говорили другие, она замолкала, считая, что все настроены к ней предвзято. Ничто ее не интересовало. Она слушалась Мазу и хозяев, потому что сама по себе не в состоянии была позаботиться ни о чем. И нехотя чувствовала, что существует еще что-то помимо нее».