Закрытый перелом

Виктор ехал в метро и, казалось, на вкус, на цвет, на запах ощущал пьянящий воздух свободы: хочу — в кино, хочу — в ресторан, хочу — в осенний лес за городом, хочу — … Что хочу, то и ворочу. Дома он скинул куртку, ботинки и завалился на кровать, закинув за голову руки.

Все данные Виктора — адрес, фамилию, служебный телефон, место работы — майор написал в рапорте. Майор их не запомнил, наверняка, не запомнил, а если и запомнил, то пойди теперь докажи, что Виктор был в милиции.

Виктор рассмеялся, сел на кровать и бритвой подпорол подкладку куртки. Белая трубочка бумаги осталась белой, когда он раскатал ее, осталась белой, когда он развернул вчетверо сложенный лист, осталась белой, когда он перевернул лист. Бумага была пустой.

И Виктор с ужасом понял, что он, не посмотрев, взял этот лист бумаги со стола, а рапорт унес с собой майор Савелов, запечатал его в конверт и опустил в красный ящик с надписью "Для Москвы"…

… В третьем сне Галина стояла у зеркала и причесывалась.

Она злилась и от того похорошела. Виктор поймал на лету ее руку и потонул лицом в ее теплой ладони. Галина попыталась выдернуть руку, бросила расческу и другой рукой схватила Виктора за волосы, повторяя со слезами в голосе:

— Дурак, господи, какой же дурак! Угораздило же меня полюбить такого дурака…

Но сопротивлялась она не зло и, в конце концов, притянула его голову к себе и поцеловала так властно и желанно, как она сделала это в первый раз, неожиданно для него, вскоре после их знакомства.

И Виктор пил соленую влагу ее глаз, и ему было горячо от ее дыхания, и он все крепче обнимал ее, пока она, ласково разведя его руки, не перевернулась в его объятиях и не попросила тихо:

— Помоги мне…

Виктор смотрел на ее покорно склоненную шею, на ее пылающую щеку и припухший от слез глаз, и руки у него дрожали от нежности и желания. Виктор уже представлял себе, как она скинет платье, но молния не хотела расстегиваться, черная скобка замочка выскальзывала из рук и тогда Виктор, понимая, насколько пагубна любая заминка, схватился руками за ворот платья и рванул его.

Галина растерянно вскрикнула:

— Что ты наделал?!

Она с ужасом и отвращением посмотрела на Виктора, удерживая руками разорванное платье на плечах. Глаза ее опять заполнились слезами, а потом засверкали ненавистью и презрением:

— Так я и знала!.. Тоже мне мужчина называется!.. Георгий себе такого никогда бы не позволил… Я ухожу от тебя…

… После каждого такого яркого, напряженного видения Виктор просыпался, но не совсем, а будто всплывал и вновь погружался в горячую дремоту, пока окончательно не забылся и не проспал до трезвонящего будильника, который истратил весь свой завод, чтобы вернуть хозяина из серого небытия к действительности.

Умывшись, Виктор включил электрическую бритву, но бриться не стал.

Из зеркала на него смотрело незнакомое, чужое лицо.

Маска.

Пока он пробуждался и смывал под душем остатки сна, то воспринимал как естественно затекшую, очевидно, из-за неудобного ночного положения на подушке, левую половину лица. Теперь же он увидел, что верхнее левое веко прикрыло глаз наполовину, сделав взгляд тяжелым и неподвижным, а нижнее веко опустилось, обнажив белок в красноватых прожилках и влажную, слезящуюся слизистую внутренность. Левый угол рта также сполз, словно ртутно набряк изнутри.

Виктор попытался улыбнуться.

Маска лица оскалилась правой половиной, левая осталась неподвижной.

13

Неврологическое отделение военного госпиталя, куда определил Виктора отец, находилось в Лефортово. Больные ходили гулять в парк, раскинувшийся над Яузой-рекой, течение которой было столь незаметно, что, казалось, река не текла, а сонно стояла в гранитных берегах.

Соседями по палате у Виктора оказались два офицера, один — старший лейтенант, а другой — майор. Оба они были бодры, веселы и оба седые, хотя майору было под сорок, а старшему лейтенанту — лет двадцать пять. Оба неукоснительно соблюдали режим, аккуратно ходили на все процедуры и строго сохраняли государственную тайну о причинах своих заболеваний.

Существовала еще и моральная дистанция между гражданским положением Виктора и военным статусом его сопалатников. Однако все они были равны перед белым равнодушным лицом смерти.

Через несколько дней Виктор узнал, что майор перед тем как уйти на пенсию приобрел автомашину. Ну и сразу стал управлять ею так, как привычным ему сверхзвуковым самолетом. В результате, как-то ночью, возвращаясь с аэродрома, майор сбил человека.

Человек был пьян и пересекал дорогу в неположенном месте. Он был одинок, этот человек, и никому не нужен, и, очевидно, не в первый раз нарушал правила перехода, сокращая себе путь домой, пока его не настигла никелированная смерть, управляемая майором.

Майор сам вызвал скорую помощь и государственную автоинспекцию, и, несмотря на смягчающие обстоятельства, на ближайшем партийном собрании своей части вышел на трибуну и сказал: "Я убил человека…" и упал с сердечным приступом. Его откачали, нашли, что сердце у него в порядке, а вот нервы надо подлечить.