Закрытая информация

Проводка не была скрыта под штукатуркой, как в современных домах. Она шла по оклеенным дешевыми обоями стенам, провисая кое-где. Тонкие гвоздики – штапики, загнутые скобой, были хлипким креплением, но повозиться с ними Солоднику все же пришлось. Гвоздодера в универсальном ноже шведы не предусмотрели.

Поддевая шляпки ножницами, киллер выдергивал гвозди из стены с остервенением дантиста, которому надоели гнилые зубы пациента.

Сорванный кусок проводки, присоединенный к выключателю, Солодник подтянул к газовой плите. Открыв дверцу духовки, он положил связанные между собой концы оголенного медного провода над конфоркой.

Улица, на которой стоял дом Арутюняна, не была газифицирована. Машина с надписью «Пропан-бутан. Огнеопасно» доставляла сюда красные баллоны, забирая взамен опустевшие.

У профессора баллон был заправлен под завязку. Киллер убедился в этом до начала манипуляций с проводкой, проверив баллон на вес.

– Фейерверк должен получиться славненький! – с черным юморком произнес убийца, поворачивая ручки плиты.

Вентиль баллона он застопорил, сорвав резьбу…

Старику профессору снились кошмары. Начальник шарашки майор НКВД со сталинскими усами зачитывал ему смертный приговор за «вредительство и участие в троцкистской группировке».

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – бубнил фантом, оживший в подсознании Карена Акоповича.

Майор расстегивал пряжку портупеи, сворачивал из кожаного ремня петлю, набрасывал удавку на шею и, упершись коленом в грудь Арутюняну, тянул ремень на себя. Чем туже становилась петля, тем расплывчатее были черты лица энкавэдэшника, сгинувшего в подвалах Лубянки еще при Берии.

– Ты расстрелян, – хрипел химик. – По какому праву мертвец судит живого? Убирайся в могилу…

Призрак разразился сатанинским смехом, обдавая профессора зловонным запахом тления, а в пустых глазницах горели болотные огоньки.

Арутюнян отталкивался руками и ногами, тянул шею, чтобы зубами вцепиться в глотку палача, но вместо майора над ним нависала гогочущая рожа Хрунцалова:

– Каюк тебе, армяшка. Приговор приводится в исполнение безотлагательно…

Раскормленная морда покойного мэра с обвисшими лоснящимися щеками, словно у бульдога, претерпевала фантасмагорическую метаморфозу, преображаясь в один большой пятак лесного вепря…

– Уф, приснится же такая бредятина. – Хозяин дома, упавший с дивана, ощупывал шишку на голове. – Нервишки разболтались, – он разговаривал сам с собой.

По-стариковски охая, профессор оперся руками о край дивана, намереваясь подняться. Продавленные пружины по-мышиному пискнули.

Арутюнян глубоко вздохнул, набирая в легкие воздух. Грудь химика поднялась и резко опустилась.

– Утечка… газа! – вместе с отравленным воздухом выдохнул старик.

Он хоть и был изрядно пьяным, но характерную вонь растекающегося по комнатам газа мог отличить от тысячи других запахов.

Табуретом Карен Акопович вышиб оконное стекло. Босиком, полуголый, стремглав кинулся к дверям, открыл их ударом ноги, и только оказавшись на улице, профессор утер холодную испарину со лба.

– Допился, хроник. Газ оставил открытым! – выругался Арутюнян, влепив себе пощечину.

Куры, разбуженные грохотом в доме, испуганно закудахтали в пристроенном у веранды низеньком курятнике с крышей из кусков шифера и рубероида.

– Спите, пернатые! Ситуация под контролем! – К профессору вернулась хмельная удаль. – Сквознячком протянет за секунду… – успокоил он себя и несушек.

Хохлушки тем не менее надрывались, словно к ним в гости пожаловал хорек.

– Дуры в перьях! – выпалил старик, раздраженный птичьим гомоном.

От кудахтанья Карена Акоповича мутило. Вдобавок к этим неприятностям изжога терзала пищевод профессору, посадившему желудок в годы суровой молодости, когда пайки хватало ровно настолько, чтобы дойти из барака в лабораторию, не зарывшись носом в сугроб или не плюхнувшись в лужу.

«У меня же пивко очаковское в холодильнике… – вспомнил о заначке Арутюнян. – Возьму – и на свежий воздух. Баллон перекрыть тоже надо».

Шаркающей походкой утомленного жизнью пожилого человека, прикрывая нос ладонью, Карен Акопович прошел на кухню. Безошибочно ориентируясь в темноте, он нащупал вентиль газового баллона.

– Заржавел ты, что ли? – тужился старик, пыхтя над застопоренным вентилем.

Дышать становилось все труднее. Газ разъедал глаза, вызывая потоки слез. На антресолях дома был ящик с инструментами, в том числе имелся и разводной ключ.

Подставив табурет, Арутюнян встал на него, открыл антресоли, расположенные над входом в кухню. Сунув руку в ящик, он напоролся на что-то острое…

– Черт подери… темнотища.

Рукой профессор нашарил выключатель, перевел его в положение «включено». Связанные концы проводки заискрились, став детонатором для газа, скопившегося в духовке.

Этот взрыв профессор Арутюнян успел услышать и даже увидеть. Но второй, гораздо более мощный, огненным смерчем подхватил старика, метнул его тело, уже иссеченное осколками взорвавшегося баллона, на вздыбившийся пол.