Сломанная и вывороченная дверь сама по себе является охранным сигналом о том, что здесь уже побывали те, кому законом разрешено входить в любое время, проверять документы у всех, кто здесь находится и требовать информацию, которая им нужна.
Возможно, что за выломанной дверью никого нет, а, возможно, там сидит засада с дубинками и ждет любопытной рожи, чтобы навалять ей так, чтобы раз и навсегда отбить любопытство или вылечить от глубоко сидевшей клептомании, тянувшей человека стянуть то, что плохо лежит. Надо же, тянет человека стянуть. Как-то простонародно получается. Нужно несколько умнее сказать, типа: вызывает непреодолимое желание присвоить себе чужую вещь. Вот как.
– Карл Глебович, а Карл Глебович, – послышался от дверей голос Бонасьёва.
Я вышел к дверям.
– Карл Глебович, – начал говорить доверительно он, – ты уж не подведи нас с Ксюшей под монастырь. Она от бурых шпионит за тобой, а я от белых. Нас ведь сразу цикуту заставят пить, чтобы, значит, все было тихо и ладно, и чтобы кривая преступности вверх не лезла. Сам понимаешь, преступники руками и ногами отбиваются от тех преступлений, которые совершают гвардейцы. Вот и получается, что преступников, мало, а преступлений много. Поэтому и садят их сразу на пожизненно. Пока они в тюрьме сидят, им еще преступления подкидывают, а они сознаются. Получается, что за общество сидят. А власти они без греха, как жена у Цезаря.
– У какого Цезаря? – не понял я.
– А хрен его знает, у какого, – просто сказал Бонасьёв, – у нас их два, поди, разбери, у какого из них.
– Разберемся, – сказал я и проводил взглядом уходящего Бонасьёва.
Нужно разбираться с ситуацией. Я подсел к столу с компьютером. Компьютер продолжал работать. На мониторе все так же была заставка единого федерального канала. Ткнул на эмблему с бурым медведем. Открылся новостной канал с диктором в форме бурогвардейцев.
– Партия бурых медведей с теплотой провожает на заслуженный отдых столичного градоначальника, который не понравился партии белых медведей. Им все не нравится. Скоро им не понравится, что в нашей стране живут граждане. Что они будут тогда делать? Ну, это вопрос риторический, а мы переносимся на банкет по случаю проводов. Посмотрите, какой тост произнес первый министр.
– Дамы и господа, – сказал стоящий с бокалом человек, похожий на всем известную личность, – мы провожаем нашего любимого градоначальника. Хотим пожелать ему приумножения нажитых им капиталов. Чем больше у него будет денег, тем лучше будут жить окружающие его люди и тем больше у него будет возможностей поддержать партию, которая его поддержала, и которая сейчас является единственным оппонентом и конкурентом не поддержавшей его партии, хотя он все время поддерживал ее и даже участвовал в ее создании. Вы уйдете ненадолго, мы вас вернем, а ваш символ – шапка-ушанка – будет нашим символом, и даже я сегодня надену на себя такую шапку.
Он повернулся и взял с подноса приготовленную шапку, развязал тесемки клапанов и стал ее надевать ее на голову с короткой стрижкой. Шапка явно была для вида. Никто не озаботился ее размером, но, как говорится, назвался солдатом – иди в бой, он с силой рванул шапку за клапаны. Один клапан оторвался, вызвав смех присутствующих. Сверкнув глазами по смеющимся гостям, всем известный человек в наступившей гробовой тишине сказал:
– Вот видите, не всем шапка градоначальника подходит. Я, так и быть, останусь первым министром, но многие из здесь присутствующих будут ходить повсюду в шапках-ушанках с оторванным клапаном и зимой, и летом в знак уважения к такому выдающемуся человеку, как вы.
Я быстро перешел на страницу меню и щелкнул по логотипу с белым медведем.
На экране появился человек, похожий на другого не менее известного человека, который с серьезностью в голосе говорил: