Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

— Какая неблагодарность!.. Александра Федоровна истратила почти 400 рублей, чтобы купить портрет Жуковского, написанный Брюлловым, для выкупа этого, так сказать, крепостного художника… И вот благодарность!.. — раздраженно продолжал царь. — Он в своих стихах ругал москалей… Так вот, повелеваю отправить его в москали, пусть на своей шкуре испытает, каково это быть москалем… На десять лет в солдаты в Тмутаракань, под строжайший надзор, запретив писать и рисовать!

— Будет исполнено, ваше величество, — заверил царя Орлов.

Жестокость приговора изумила даже жандармов. Это была гражданская смерть для Шевченко. Художнику связали руки, поэту заткнули рот.

Шевченко выслушал приговор спокойно, даже с улыбкой.

Сразу же после вынесения приговора, 2 июня 1847 года, Шевченко в сопровождении фельдъегеря и жандарма отправили в Оренбург. Впереди был путь в две тысячи километров. Шевченко был отправлен тайно. Никто не знал, куда сослан поэт. Первое время по Петербургу ходили слухи, что он увезен на Аландские острова и там повешен…

Глава 2. По дороге в ссылку

Вот уже несколько дней трясется он в этой повозке вместе со своей охраной. Кибитку подбрасывало и подбрасывало, и казалось, что подпрыгивает вся земля. Хотелось остановиться и упасть на землю, прекратив ее дрожание.

Кибитка мчалась уже оренбургской степью. Дорога была прямая, словно торопилась добежать до своего конца; торопясь, бежали кони; торопясь, подгоняли лошадей люди; поспешая, тарахтели колеса, и только курева медленно оседала позади. Да еще небо стояло неподвижно над неподвижной степью.

Он представлял, как бы все это нарисовать несколькими штрихами. Но сейчас было не до рисования. Не хотелось брать в руки ни карандаша, ни бумаги. Да и не было их у него. Он посмотрел на свои руки.

Руки лежали неподвижно на коленях, как будто вовсе и не его, Тараса, а те гипсовые слепки, которые он много раз рисовал в классах Академии… Он улыбнулся, вспомнив руки отца — большие, как будто из дерева. И руки матери — тонкие, почерневшие, как будто из них кто-то всю кровь высосал. И графа Орлова с пальцами, напоминавшими маленькие змеи. А какие руки у царя? Глаза — оловянные, это знают все. Лоб, как будто рубанком назад стесали. Усы — кажется, горячим утюгом сплюснутые и прилепленные под носом. А руки?.. Такими руками только шпицрутены носить. И именно эта высочайшая рука вывела свою резолюцию-шпицрутен: «Под строжайший надзор, запретив писать и рисовать!»

Сейчас ему не хотелось ничего делать. Свинцовая, тяжелая, многопудовая усталость свалилась на его голову, плечи, руки. Он не ощущал ни досады, ни страха — только страшная усталость придавила всего его.

Тарасу почему-то вспомнилось, как приводили его на допросы, как удивительно напрягалась вся его воля. Он был способен отвечать на любые вопросы — отвечать спокойно, изобретательно, с такой сдержанной ненавистью, что она вызывала лютую злобу у Орлова и Дубельта. О, как они старались высосать из него хотя бы одно слово, имя или фамилию. Напрасные старания! Но вернувшись в камеру, он падал на нары почти замертво…

Жара донимала неимоверно. Нечем было дышать. В глазах темнело, во рту пересохло.

Главное о чем-нибудь думать, думать о другом, о далеком. Тарас закрыл глаза, вспоминая свое детство…

В бедной, старой беленой хате с потемневшей соломенной крышей и черной кирпичной трубой прошло его детство. Перед хатой росла яблоня с краснощекими яблоками, вокруг яблони раскинулся выращенный ловкими руками трудолюбивой Катерины, старшей сестры, цветник; у ворот стояла старая развесистая верба с засохшей уже верхушкой. А дальше, по косогору, сад, за садом — левада, за левадой — долина, поросшая вербами да калиной, с тихо журчащим ручейком, теряющимся среди густых лопухов.

В этом ручейке он малышом купался, а выкупавшись, забегал в тенистый сад, падал под первой грушей или яблоней и засыпал.

Чудесная природа Украины заронила в его душу способность любить краски и голоса пышной земной благодати, тяготение к прекрасному, отзывчивость на живописный и певучий мир цветов и песен.

Село! О, сколько милых, очаровательных видений пробуждается в сердце при этом милом слове. Село!

Маленький Тарас любил спрятаться в бурьяне, смотреть в небо и мечтать, мечтать… А оно над головою синее-синее, и кажется ему, что это большая высокая крыша, а там, где-то на горизонте она опускается на землю. «Вот бы увидеть, как она там опускается!» — думает Тарас.

В шесть лет он спросил своего столетнего деда Ивана, на чем держится небо.

Дед, вынув трубку изо рта, рассказал ему, мальчику, что вон там, где небо сходится с землей, есть огромные железные столбы, которые его и подпирают.

С тех пор он стал грезить о том, чтобы найти железные столбы, на которых держится небо, — там, за этими столбами, должно было начинаться человеческое счастье…