Законник

Надежда на то, что я смогу отдыхать тогда, когда устанут лошади, умерла, не успев родиться: все, кроме меня, Ронни, тысячника Ноела Пайка и четырех воинов, выделенных мне в бессменные телохранители, передвигались бегом. А, значит, заводных коней было столько, что можно было пересаживаться с одного на другого чуть ли не каждые пятнадцать минут.

Вот я и пересаживалась. Вернее, меня пересаживали — влезать в седло в тяжелых доспехах самостоятельно я оказалась не в состоянии…

…Нет, привалы конечно же были. Только после двух — двух с половиной часов безостановочной езды тряской рысью или галопом они пролетали как одно мгновение. И мне казалось, что я оказываюсь в седле чуть ли не раньше, чем с него слезаю!

К физической усталости добавлялась усталость моральная: одна мысль о том, что до Арнорда еще о-го-го сколько и что все это время мне придется обходиться без горячей ванны, убивала наповал. Точно так же, как и недосыпание — с каждым днем боль в мышцах становилась все сильнее и сильнее, и день на третий стала настолько невыносимой, что я, оказавшись в походном шатре, часами не могла найти положение, в котором бы удавалось заснуть.

Отдыхать в медитативном трансе тоже не получалось: пока я контролировала свое состояние, мышцы кое-как расслаблялись. Но когда измученное сознание проваливалось в сон, а тело по привычке пыталось перевернуться на бок, я просыпалась. И долго вспоминала нехорошими словами отца, графа Дартэна Ратского и воинов Тайной канцелярии Онгарона, наверняка двигающихся следом за нами…

…От массажа, который наверняка успокоил бы боль в натруженных мышцах, я отказывалась. Сама: от меня пахло. Вернее, даже не пахло, а воняло — к так и не выветрившемуся «аромату» пыточных подвалов Башни добавился едкий запах лошадиного пота, запах мокрых немытых волос и смрад от гниющих кожаных шнурков начавшего ржаветь ламмеляра.

Что самое обидное, воняло только от меня: и Ронни, и его двужильные воины мылись! Каждый день! Без какого-либо принуждения прыгая в ледяную воду горных речек и ручьев! А еще умудрялись стирать белье и ухаживать за своим оружием и доспехами…

…В общем, когда мы добрались до берега Чиграка и я поняла, что это — лишь только половина дороги до Арнорда, по моим щекам сами собой покатились слезинки.

Видимо, выражение той части моего лица, которую не закрывал барбют, было достаточно красноречивым, так как Ронни, подъехав ко мне вплотную, виновато пробормотал:

— Переправляться по Элкорскому мосту я счел небезопасным: на подъезде к нему нас не могут не ждать люди графа Ратского. Здесь — другое дело… Да ты не волнуйся — во-он за тем холмиком валяется здоровенное бревно. А в нем припрятана лодка. Даже ног не замочишь…

Я выставила перед собой ладонь, демонстративно посмотрела на собравшуюся на ней лужицу из дождевой воды и вымученно улыбнулась, а затем спросила:

— По-твоему, на мне есть хотя бы одна сухая тряпка?

— К вечеру мы доберемся до постоялого двора «Горелый каравай», и…

— Может, не стоит? — перебила его я. — Постоялый двор — это люди. Люди — это сплетни… Сплетни — это… В общем, Эгер Костлявый и Снежные Барсы про тебя не забыли…

— Ну и что? Дневку мы сделаем все равно: во-первых, тебе нужно отдохнуть, а, во-вторых, в Элкор должны были прислать почтового голубя…

«Не отдохнуть, а выкупаться, согреться и переодеться во что-нибудь сухое и чистое…» — мрачно подумала я. Но вслух сказала совсем не это:

— Я надеюсь, ты поедешь туда не сам?

Ронни отрицательно помотал головой и улыбнулся:

— Пайка пошлю: пока мы не доберемся до Арнорда, я от тебя — ни ногой…

…Когда перед моим лицом возникли массивные ворота «Горелого каравая», я почти ничего не соображала. Поэтому, оказавшись на земле, принялась искать место, куда Ронни постелил сухой плащ. Плаща поблизости не оказалось. Как и кучи свеженарубленного лапника. Поэтому, решив, что уже вечер и что воины вот-вот поставят шатер, я впала в сонное оцепенение.

Невнятный гул, добавившийся к шелесту дождя и чавканью копыт, меня не беспокоил: единственное, чего я хотела в тот момент — это упасть. Куда угодно, хоть в грязь — лишь бы лежать вытянув ноги. И не чувствовать тяжести доспехов, пригибающих меня к земле. Поэтому смысл предложения, сказанного мне Ронни, я не поняла:

— Пойдем наверх — насчет комнат я договорился…

Не дождавшись ответа, граф Аурон вгляделся в вырез моего барбюта, что-то пробурчал, и я вдруг почувствовала, что из-под меня выдернули землю!

Только я подняла голову, чтобы понять, что со мной происходит, как задние поверхности обоих бедер обожгло болью, а левую икру свела сильнейшая судорога. И я, не сдержавшись, застонала…

— Что случилось?

— Судорога. Ноги свело… — с трудом разжав зубы, пробормотала я.

— Ясно… — выдохнул он и скрипнул зубами. — Расслабь ногу и потерпи еще чуточку, ладно? Сейчас я отнесу тебя в комнату, потом распоряжусь насчет бочки с горячей водой, а когда ты согреешься, все-таки тобой займусь…