Закон распада

Иду – по больничным дорожкам, все еще не верю, что мои ноги меня слушаются. Иду к машине, так и есть, вот она, сидит на полсалона, перебирает четки… Глазища черные, нос горбинкой… брови вразлет…

- Ну что, жив-здоров? 

- Вроде да, - вымученно улыбаюсь.

- Садись, что ли, поехали… а то она-то нас ждать не будет…

Не говорит, кто она – понимаю, киваю.

- Она сейчас где? 

- Как всегда. Везде. И еще много где. Сирия, Ливан… И вообще, у меня-то что спрашиваешь, твое дело за ней следить… и ловить. 

- А вы…

- А что я, у меня сам знаешь, дел не меряно. 

- После этой все… восстанавливать? 

- Да что после этой… Чтобы реки текли, надо? Надо. Чтобы трава росла надо? Надо. Чтобы люди рождались надо? Святое. А солнце чтобы землю грело… а города чтобы стояли, не рушились. А… 

- Все вы?

- Все я.

- А… чтобы люди умирали… это по ее части?

- Ишь, какой догадливый… Что, парень, в Хургаду поехать не хочешь? 

Меня покоробило. Песчаные пляжи… Ласковое море… и это сейчас, когда где-то она поит землю кровью. 

- Да нет…

- А придется. Там она… - смешок, - на пляжах… отдыхает.

Вздрагиваю.

- Так что давай. И это, парень… осторожнее давай. 

- А что так?

- А так… не мы одни с тобой такие умные, она тоже человечков нанимает… чтобы меня хлопнули. И тебя. Так что в оба гляди… 

Холодеет душа. Почему-то не хочется оставлять ее здесь… одну…

- Обо мне не беспокойся… твое дело ее грохнуть… Ну давай, парниша, удачи. 

Крыльцо аэропорта выплывает из тумана, мерзко холодеет душа. Она сгребает меня в охапку, большая, сильная, впивается губами в мои губы. Живая, знойная… Нос горбинкой… брови вразлет…

Рушится мир. 

Падаю – в бездну.

Не отпускаю ее, не уходи, не уходи, моя, моя, никому не отдам.

- И-ишь какой… как-кой парень пропадает, и не женат…

Спрашиваю – что давно вертелось на языке.

- А у тебя… таких… сколько было?

- Ой, тьфу на тебя. Да какое там… До того ль, голубчик, было… И ты тоже не заглядывайся, какая из меня к хренам собачьим жена… Домой придешь, а жрать нечего, а жена в сибирской тайге сосны растит… или реки гонит…

- А ничего… сам пожрать приготовлю… и ждать буду… 

Смеется. Целует еще раз, крепко, жадно… 

- Проход закрыт.

Протягиваю корреспондентскую карточку. 

- Молодой человек, проход закрыт, вас там как муху грохнут. 

- Я журналист.

- Очень рад, а я часовой. 

- Да вы не понимаете… 

Вырубаю его – точным ударом, бегу – со всех ног, туда, где кровь, смерть, где она, ходит где-то там, стройная, блондинистая, глаза в пол-лица… 

Небо гудит, плюется снарядами, дрожит земля, скалится дулами винтовок. Падаю в песок, ползу, пули скачут вокруг меня… как-кого черта, не видите, что ли, в штатском, в штатском, вытаскиваю белый платок, нате, нате, утритесь… черт, не утираются…

И понимаю – что целятся в меня…

…она тоже человечков нанимает…

Знать бы, где эти человечки… ползу – в никуда, искать ее, да какое искать, она сама меня найдет.

Вижу ее – чуть различимую там, в лабиринте улиц, какая неуместная в этом хаосе грязи и крови в своем платьишке, туфли на шпильках, нитка жемчуга… 

Целится в меня, пистолет кажется огромным в крохотной ручонке. 

Падаю в песок – смерть свистит мимо, кусает за ухо. 

Врешь, не уйдешь… 

Цельсь…

Кто она…

И кто Она…

Массивная, пышнотелая. 

Нос горбинкой.

Черные брови вразлет.

Не знаю. Никогда не спрашивал. Не то, чтобы стеснялся… просто как-то очевидно было, само собой разумелось, что есть она, и есть Она. И как зовут, не спрашивал, никак их не зовут, нет у них имен. Она ведь тоже не спрашивала, как меня зовут. И кто я… Вот спросить меня сейчас – кто я, я и не отвечу. Человек… а что такое человек… двуногое… без перьев… класс млекопитающие, отряд приматы… секция… узконосые… или как оно там… 

Вот и Она мне ничего не объяснит, Она сама про себя ничего не знает… Да и вообще кто про себя что знает, можно подумать, кто-то помнит, как родился… откуда взялся… 

Цельсь…

Черт, с-сука… винтовка беспомощно фыркает, ну миленькая, ну еще патрончик, ну знаю, не зарядил, ну прости… 

Смерть жалит в плечо. Она уже не боится, она уже идет ко мне, легкая, стройная, рядом с ней с грохотом оседает стена какого-то отеля, она, казалось, не замечает. 

Ревет небо, потревоженное самолетами. 

Трясется в предсмертном ознобе земля.

Бросаюсь на нее, уже не слышу свою боль, приказываю – не слышать, как там учили, в атаку-у, сам себе командую – а-а-а-рш, неуклюже швыряю ее на землю, в памяти оживает смешок прапора – факир был пьян, фокус не удался. Удастся фокус, не волнуйтесь, товарищ прапорщик, черт бы вас драл… Выбиваю кольт из дамской ручонки, только тут понимаю, она не отбивается, силенок-то поменьше, чем у меня будет… 

- Пусти-и…

- Еще чего…

- Пусти, говорю… нельзя мирных жителей, под трибунал пойдешь…

- Ври больше.

- Да что я сделала тебе, я маму ищу…

- Ври больше.

Сжимаю тонкое горло, не могу сжать сильнее, не думал, что придется так… голыми руками…Давай уже, мужик ты или не мужик, еще раз упустишь, сам себе не простишь…

- Пусти… книгу хочешь?

Хрипит, извивается под моими руками.

- С картинками?

- Да ну тебя… я же чего только не видела… все расскажу… вот так… Наполеон, Ганнибал… Кир… 

- Наполеон, Бонапарт… 

- Такой материал упускаешь…