Закон проклятого

– Вообще-то меня зовут Мария, но я предпочитаю, чтоб меня звали Молли, – она облизнулась, точь-в-точь как кошечка. – Я работаю у одного богатого гринго по ту сторону границы, но сейчас я в отпуске. Он зовет меня Молли, и мне это нравится. И учти, мне плевать, что думают по этому поводу придурки из местных трущоб. Молли звучит гораздо лучше, чем Мария. Ведь и тебя раньше звали как-то по-другому, верно? Слушай, я видела тебя на концерте в отеле «Лас Торрес». Ты был великолепен! Та композиция, что ты посвятил лахудре в бриллиантовом колье, была по-настоящему бесподобна. Это я не о лахудре. Господи! Сам Эндрю Мартин!

Все это она выпалила на одном дыхании, словно пулемет. Но бармен все же успел вставить слово в короткую паузу перед следующей очередью:

– Твой двойной «Jack Daniel’s», Молли. И не ходила бы ты здесь в такой юбке – кабы не случилось беды. Мужики ж кругом…

Хосе поставил на стойку бокал со спиртным и плотоядно облизнулся, скользнув масленым взглядом по круглым обнажённым коленкам девушки. Та прыснула в бокал:

– Где ты видел здесь мужиков? Поделился б информацией. Пока что за пару лет я впервые увидела здесь приличного джентльмена.

Она кокетливо стрельнула глазками в сторону Эндрю.

Хосе возмущенно надул грудь, но развить тему ему не дали. Грубый окрик: «Эй, придурок! Где моё пиво?!» – молниеносно пресёк его пыхтение и словно за шиворот потащил бармена на рабочее место.

Молли хихикнула снова, при этом ее личико сморщилось в потешную гримаску.

«Ну точь-в-точь чихнувшая кошка», – подумал музыкант и тоже слабо улыбнулся.

– Слушай, я правда была тогда в «Лас Торрес». Только не подумай чего, я приличная девушка в отличие от местных потаскух.

Эндрю молчал. Ему не слишком хотелось продолжать разговор.

– Я, конечно, понимаю. Ты, наверно, сейчас думаешь, что такая девушка, как я, могла делать на концерте, который посещают только богатые снобы? – Молли осушила свой бокал, и расторопный Хосе поспешил налить ещё. – Но тогда у меня были гораздо лучшие времена. Не всю же жизнь я лазила по таким гадючникам, как этот. Ты не находишь – мы могли бы как-нибудь встретиться и вместе подумать, как нам снова попытаться схватить удачу за хвост?

– Да, конечно, – буркнул Эндрю, абсолютно не воспринимая трескотню очень даже симпатичной девчонки. Его мысли были слишком далеко.

«Я не играл уже почти два года. Смогу ли я снова выступать? С чего начать?» – сотни вопросов буравили его голову в эту минуту, а тут ещё эта… Молли, кажется… охала и ахала на ухо, бросая на него многозначительные взгляды и не давая сосредоточиться.

Из забытья его вывел появившийся из подсобки хозяин бара.

– Ну давай, лабух, покажи, на что способен.

Рикардо Мотор не слишком нежно хлопнул Эндрю по спине так, что у того чуть не отвалилась голова. Хозяин бара был человеком широкой души и свои чувства привык выражать просто. И если результатом приступов его слоновьего добродушия у сотрудников мужского пола были синяки на плечах, то несчастные стриптизёрши постоянно ходили с черными ягодицами.

Эндрю потер ладонью онемевшее плечо, вздохнул еще раз и обвёл глазами крохотную сцену, скучных, усталых танцовщиц и десяток в лоскуты пьяных клиентов. Да, обстановочка здесь далеко не такая, как в отеле, про который вспоминала Молли. Но другого выбора не было, и музыкант, вздохнув, расчехлил видавшую виды гитару.

Биография инструмента напоминала жизнь самого Эндрю. Когда-то сверкающий лаком и серебром струн новенький «Fender» (давняя, наконец-то сбывшаяся мечта) был куплен за шестьдесят тысяч песо – самый первый более-менее солидный гонорар музыканта, начинающего свой звездный путь. Гитара пела, вибрировала под умелыми пальцами, рыдала и смеялась, заводя публику и срывая для хозяина море аплодисментов. Потом лак потрескался, струны потускнели, и нередко потерявший былой лоск хозяин подкладывал под голову породистый инструмент, чтобы, забывшись в наркотическом сне, пускать слюни на старую подругу. На неё ставили стаканы, били кого-то по голове, её несколько раз закладывали в ломбард, однажды её даже украли, но она, словно верная собака, всегда возвращалась и продолжала служить Эндрю Мартину.

Вот и сейчас он, нежно погладив по корпусу инструмент, подключил его к усилителю, и гитара тоненько подала голос, словно говоря: «Начинай, хозяин, я не подведу…»

Рикардо выключил оравшую аудиосистему, прислушался, зевнул и махнул рукой. Пусть, мол, парень изгаляется, глядишь, кому-то из клиентов и понравится. Из тех, кто ещё окончательно не вырубился.

Эндрю вспомнил одну из своих композиций. Она как раз соответствовала моменту и обстановке – ничего особенного, ни в плюс, ни в минус. Музыкант провел пальцами по струнам, мелодия зазвучала, и он потащил её сквозь густую пелену перегара и сигаретного дыма. Некогда виртуозный гитарист сейчас страшно переживал – сможет ли он сыграть самую простую композицию? Но, слава богу, пальцы помнили, помнила гитара…