Закон проклятого

Вновь взметнулась нога, обутая в тяжелый ботинок. Но на этот раз Иван успел отвести удар. Рука метнулась к мечу за спиной… и замерла на полпути.

«Это же лейтенант, – промелькнуло в голове. – И его тоже этот урод превратил в куклу… Как Жанну…»

Но в следующую секунду он успел пожалеть о своей нерешительности. Страшно худой, с фиолетовыми тенями на измождённом лице, лейтенант всё равно оставался совершенной машиной убийства. Иван едва успевал блокировать страшные удары, наносимые, что называется, «на контур», когда бьющему наплевать на защиту противника и каждый удар сносит к чёртовой бабушке все блоки, ломая конечности и разрывая внутренности.

Иван был уже далеко не новичок в единоборствах, но здесь он не мог ничего поделать. Он лишь отступал назад, подставляя руки под этот смертоносный вихрь, кривясь от немыслимой боли и удивляясь, что кости предплечий все еще целы. Лейтенант же, казалось, боли не чувствовал. Его конечности с силой рубили живую плоть, долбили кость в кость, что отнюдь не безболезненно даже для весьма приличного каратэки. Но восковое лицо Калашникова оставалось абсолютно спокойным, словно сейчас он не убивал своего ученика, а пил дома чай с ватрушками.

Иван уже не чувствовал рук. Он лишь видел, как под неестественным углом оттопырился выбитый большой палец, слышал противный хруст, похожий на характерный звук, когда дюжий мясник в магазине рубит толстую коровью ляжку, и отступал назад, даже не мечтая нанести ответный удар. Блок. Ещё блок… Но вот на какую-то долю секунды он чуть замешкался, и тут же длинный прямой удар ногой влетел ему в грудь, насадил его на ботинок, как кусок мяса на шампур, и отбросил на пару метров назад…

Иван ощутил спиной пустоту, которая вдруг сменилась новой волной боли. Из глаз брызнули красные искры. Он со всего маху ударился о рельсу и непременно сломал бы себе позвоночник, если б меч в самодельных ножнах не принял удар на себя и не распределил сконцентрированную в одной точке разрушительную силу по всей спине.

Иван охнул и неуклюже завалился на бок. Сверху, над чёрным провалом тоннеля, по-прежнему мигали цифры табло. 2.30… 2.35… 2.40. Минуты, прошедшие с момента отхода последнего поезда.

«Как на часовой мине, – промелькнула мысль. – Только наоборот».

Из глубины тоннеля послышался грохот приближающегося поезда. По стенам, увитым переплетением кабелей, мазнула полоса света от передних фар головного вагона.

Иван собрал последние силы и швырнул вперед зверски избитое тело. Пальцы коснулись края платформы. Ещё секунда…

Каблук тяжелого ботинка ударил по пальцам и надавил, плюща фаланги. Лейтенант Калашников тупо глядел сверху и давил, давил…

Иван стиснул зубы и, ухватив своего мучителя свободной рукой за ногу, рванул на себя.

Без толку. Казалось, что над ним навис не человек, а статуя, отлитая из стали. Боковым зрением Иван увидел, как из тоннеля медленно, очень медленно показался поезд. Время всегда замедляется, когда до смерти остаются считаные секунды. Услужливое воображение тут же нарисовало невесёлую картину – собственное тело, размазанное между платформой и синим боком локомотива. Картина была яркой и красочной, достойной кисти Дали, – громадная лужа кровищи, отрезанная голова с выпученными глазами и лейтенант, удаляющийся прочь своей неестественной деревянной походкой, завершив работу, которую он умел делать лучше всего. И в те времена, когда он еще был человеком, и сейчас, когда уже перестал им быть…

Грохот поезда нарастал, закладывал уши. Иван зажмурился. И вдруг… страшная картина исчезла, уступив место другой, нисколько не менее реальной.

Комар. Напившееся крови насекомое, раздавленное об стену невидимым кулаком…

Иван стиснул зубы и почти ощутил эту невидимую силу, которая словно ждала где-то внутри него, когда же наконец хозяин соизволит вспомнить о ней. Горячая волна родилась внизу, под ложечкой, стремительно рванулась кверху… и вдруг вырвалась наружу, захлестнув стоящего над парнем мучителя, как накрывает цунами одиноко дрейфующую у берега яхту.

Лейтенант внезапно покачнулся, потерял равновесие и, хватаясь руками за пустоту, начал заваливаться вперед. Превозмогая боль, Иван ринулся под падающее на него тело, оттолкнулся ногами и тяжело, со всего маху шмякнулся на мраморный пол станции…

Лейтенант Калашников упал на руки. Хрустнула кость, но боли он не почувствовал. Существовал только серый туман, который сейчас был в ярости.

Но недолго гневалась ледяная серая взвесь. Она лишь напоследок разочарованно мазнула по оголённым нервам лейтенанта скользкими щупальцами и… исчезла.

На Калашникова из бездонного провала с диким воем надвигались два круглых глаза, горящих на тупой железной морде локомотива.

– Андрюха-а-а!!! – прорвался сквозь грохот и вой чей-то знакомый голос. – Андрюха-а-а!!!

«Я просто знаю, что тебя убьют в драке. И что это будет страшная, но мгновенная смерть», – зазвучали в голове лейтенанта слова молодого паренька из далёкого прошлого.

Страшная смерть…

Где-то там, внизу, под колесами поезда громко чавкнуло. Иван отполз от края платформы.

– Андрюха-а-а!