Закон подлецов

Саша и сама, пожалуй, не замечала, как изменилась за эти несколько месяцев. Даже бесконечные истории своих сокамерниц она теперь выслушивала по-другому. Поначалу слушала вполуха, пропуская бесконечно долгие и ничего, на ее взгляд, не значащие подробности. Ну, конечно, важно было лишь то, что происходит с ней самой, ее обстоятельства, ее подробности, ее душевное состояние и исключительно ее, а не чья-нибудь чужая, боль. А то, что рядом были женщины, которые тоже страдали, тоже скучали по своим детям, зубами скрипели от царящей вокруг несправедливости — все это она видела, но оставляла как бы за пределами собственного сознания.

Вспомнила от кого-то давно услышанное: «Человеку, чтобы научиться говорить и слышать, достаточно от рождения двух лет жизни. А для того, чтобы научиться молчать и слушать, иногда всей жизни не хватает». Теперь, когда она научилась не просто слышать, но и слушать, ей хотелось в первую очередь понять, почему жизнь той или иной женщины сложилась так, а не иначе. Были здесь те, кто случайно, не по своей воле, оступился на извилистой и неровной жизненной дороге. А были и такие, для кого тюремная камера становилась родным домом, а жизнь на воле превращалась в сущий ад, нервотрепку. Здесь, в тюрьме, для таких все было просто и понятно: подъем, окрики надзирателей, завтрак, прогулка, обед, ужин, отбой. Есть крыша, есть постель, есть еда, плохая, но с голоду не подохнешь, курево, карты, нарды, даже телик — чего еще надо? Там, на воле, в этом сложном и непонятном мире, обо всем надо заботиться самой: и о пропитании, и о крове.

— Я хочу идти на блатной педали, — откровенничала как-то одна сокамерница, изъясняясь словами, недоступными обычному человеку, но Саша уже и это научилась понимать. — И я буду идти только на блатной педали. И больше всего на свете хочу знаешь чего? Я хочу ширнуться. Если бы здесь ширево было, я бы вообще отсюда не выходила, — уверяла ее наркоманка.

— Ну да, точно как в фильме «Джентльмены удачи»: «украл, выпил, в тюрьму», — с иронией заметила Саша.

Но та иронии не углядела, а лишь поддакнула: «Точняк, это про меня». Она не обиделась на замечание. Они вообще относились к этой худенькой девчонке по-особому, молчаливо признавая ее превосходство над собой. Превосходство не только в образованности, знаниях иностранных языков, общей культуре. Нет, они, эти много повидавшие женщины, безоговорочно, скорее всего, не отдавая себе отчета, интуитивно понимали, что Саша выше, крепче духом. Что она, мать троих детей, иногда без слез не в силах согнуться от боли в спине, переносила все тюремные тяготы не просто безропотно, а с какой-то непонятной для них стойкостью. Никто не слышал от нее нытья, жалоб, не впадала она в такие привычные для них самих истерики. А когда они играли в нарды или в карты, брала в руки книгу. И хотя была она птицей совсем иного полета, а, может, именно поэтому, никто из сокамерниц ни разу не позволил ни посмеяться над ней, ни тем более хоть чем-то удивительную эту женщину обидеть.

— Ну, на фига ты с нами возишься? — только спрашивала иногда кто-нибудь из них. — Сдалось тебе Достоевского нам читать, английскому учить, Библию объяснять?

— Ну, вы же раньше о Достоевском в лучшем случае только слышали, но ничего не читали, и Библию в руках не держали. А теперь вам это надо?

— Конечно, надо, ты интересно рассказываешь.

— Ну, значит, и мне надо.

***

Свято место пусто не бывает: нашла Ганибалова замену Черединой на месте руководителя следственной группы. Сначала и сама чуть было не ошиблась: остановила свой выбор на кандидатуре полковника Чистякова. Самый старший из всех прикомандированных по званию и по возрасту. Но что-то опытную интриганку остановило. Что именно, она сама толком себе отчета не отдавала. Может быть, взгляд, непокорный и насмешливый, с которым Роман Алексеевич выслушивал ее наставления и недвусмысленные указания по «делу Лисиной». В итоге поняла «Канибалова», что с этим полканом, который сам себе на уме, вряд ли она сработается.

Совсем другое дело — только что приехавшая в Москву капитан Сорокина. «Канибалова» еще раз перелистала ее личное дело. Так: Сорокина Галина Николаевна. Родилась, училась, закончила, принята в управление внутренних дел на должность, повышена в звании. Приказ об откомандировании в столицу. Все. Зацепиться не за что. Как и сама Сорокина — взгляд остановить не на чем. Ростом не велика и не маленькая, не худышка, не толстушка, не красавица, не уродина. Волосы — и те неопределенного цвета. Полина Андреевна дала новенькой указание, как именно следует провести допрос одного из подозреваемых по делу. Капитан выполнила безукоризненно, от предложенной схемы не отступила ни на полшага.

«Подходит», — решила для себя Ганибалова, так, как одобрила бы, допустим, пару непромокаемой обуви в дождливый день. И не ошиблась.

***