Тамара гладила меня по голове, успокаивала, баюкала, как младенца. И вдруг я начал рассказывать ей все по порядку, начиная с той давней поездки к родителям ее мужа и заканчивая тем, что произошло в Питере. Что развязало мне язык? Обычно я никогда не откровенничал с крестной, хотя всегда любил ее. Наверно, в этом был виноват коньяк. А может, страх, отчаяние и одиночество.
- Бедный ты мой мальчик, - вздохнула Тамара, когда я наконец закончил.
Она встала, достала из бара спрятанную мною бутылку, рюмки, налила себе, немного плеснула мне.
- Упокой, Господи, душу раба Твоего новопреставленного Камила, и прости вся прегрешения его, вольные и невольные, и даруй ему царствие небесное.
Выпив, Тамара поставила рюмку на стол, откинулась в кресле и задумалась.
- Нет, Мартин, не знаю, что тебе и сказать, - сказала она, покусывая прядь волос. – Я помню, ты как-то давно еще пытался меня расспрашивать, не знаю ли я, почему твои родители пришли к вере. Я тоже думала, что с ними произошло что-то из ряда вон выходящее. Но мама твоя никогда не рассказывала об этом, отец тем более. То, что они тебя якобы усыновили, - думаю, неправда. Может быть, Оля и хотела тебе рассказать об этом человеке. Но не успела.
- Он сказал тогда, что ненавидит их. Потому что они с отцом сломали ему жизнь. Честно говоря, я представить себе не могу, что надо сделать, чтобы человек ненавидел тебя двадцать лет. И не просто ненавидел, а ждал момента, когда сможет отомстить.
Я встал с дивана и снова принялся расхаживать по комнате, глядя на потоки воды, струящейся по стеклам.
- Мартин, если человек психически ненормален, он может отомстить и через пятьдесят лет. Конечно, все пятьдесят лет он не будет вынашивать планы мести, скорее всего, вообще забудет об обиде. Но если вдруг произойдет что-то такое, что напомнит ему о прошлом…
- Да, он показался мне совершеннейшим психом. Вообще, очень страшное лицо. Совершенно безумные, белые глаза. Экзофтальм.
- Что? – переспросила крестная.
- Экзофтальм. Выпученные глаза. Обычно это бывает при сильно повышенной функции щитовидной железы, но я не заметил у него зоба. А еще может быть что-то, связанное с нарушениями нервной системы, может быть опухоль мозга.
- Тогда ничего удивительного.
- Консульский сотрудник предположил, что это необязательно кто-то из их прошлой жизни. Может быть, кто-то из здешних знакомых, эмигрантов. Но я так не думаю. Мне кажется, тут все очень тесно увязано. Смотри, мама с папой разрывают отношения с бабушкой и уезжают сюда. После этого отец вспоминает, что он католик, а мама принимает крещение и обращается к Богу со всем пылом новообращенной. Да и бабушка… Мама говорила, что они с дедом были ярые атеисты. И вдруг выясняется, уже сейчас, что бабушка тоже крестилась, часто ходила в церковь. И ее отпевали. Значит, это событие коснулось всей семьи, а не только моих родителей. Раз их всех так резко развернуло.
- Мартин, я знаю не больше тебя, - вздохнула Тамара и налила себе еще немного коньяка. – Ольга мне рассказывала, что она перестала общаться со своими родителями, поскольку они заставляли ее избавиться от тебя.
- А разве, когда они вернулись из Америки, было не поздно делать аборт?
- Делов-то, - усмехнулась Тамара. – Искусственные роды – и никаких осложнений династии. С их-то связями. Судя по Олиным рассказам, ее родители, прости, конечно, были изрядными снобами. И такой зять-голодранец, хоть и заграничный, их здорово не устраивал. Не удивлюсь, если они для единственной дочки совсем не такого жениха планировали.
- Стой! – я остановился, как будто натолкнулся на что-то. – Ты что, думаешь, что этот вот псих как раз и был тем самым женихом?
- Не знаю, - Тамара пожала плечами. – Может быть. А может, и нет. Это все пока наши домыслы. Но и такую версию исключать не стоит. Ты же толком ничего не знаешь, что представлял собою твой дед, какие у него были возможности. Может быть, человек связывал с этим браком весьма определенные карьерные и финансовые надежды.
- Да ну, Тамара, в это мне трудно поверить. Скорее, я могу допустить, что он безумно любил маму, а она предпочла отца. Вот он от любви и спятил.
- Ты еще маленький, Мартин. Маленький романтичный мальчик. Не обижайся, но в твоем возрасте это нормально – искать во всем роковые страсти. Для вас жизнь – как говорят в математике, множество точек. А для нас – ломаная линия из множества отрезков.
- И что? – не понял я.
- А то, что от страстей-мордастей убивают обычно сразу. В состоянии аффекта. Когда жизнь кажется сосредоточенной в одной точке. Я скажу банальность, но любая страсть нуждается в подпитке, как огонь в топливе. В православии, как ты знаешь, под страстью понимается крайняя степень поражения грехом. Когда у человека нет сил этому греху сопротивляться. Но ведь еще нужна и возможность грешить. А если ее нет? Какое-то время бесятся за счет воспоминаний, мечтаний пустых, а потом все потихоньку сходит на нет.
- Ну а карьера тут причем? – упирался я.