Закон парных случаев

Это была его школьная учительница английского языка, Ада Борисовна, женщина с необычными вкусами и привычками, особенно в отношении одежды и шляпок, со специфическим чувством юмора, славившаяся своим сарказмом и умением высмеять и дать по мозгам нерадивым. Старая дева, между прочим, кроме английского, учившая их манерам. Когда входит дама, мужчина обязан встать; подать пальто; пропустить вперед; отодвинуть стул, а потом задвинуть; не чесаться; каждый день менять носки и принимать душ, чтобы не несло; чистить ногти… и многое другое. Они, недоросли, хихикали и крутили пальцем у виска, а ведь осталось что-то! Девочкам она тоже много чего рассказывала. Когда мальчики их спрашивали, они только хихикали и краснели. Тогда барышни еще умели краснеть.

Английский был его кошмаром. Язык не поворачивался повторять чужие и чуждые его челюсти звуки. Сердце замирало, когда он, сложившись пополам за задней партой, слышал цоканье ее туфель… Высоченные каблуки при более чем скромном росте, букли, одежки райской птицы и ярко-малиновая помада, как уже упоминалось – ее было видно издалека. Из-за высоких каблуков она слегка… как бы это выразиться… Ковыляла! Было видно, как ей трудно, но она не сдавалась. Она была странная, но что удивительно, над ней не смеялись. В ней чувствовалась личность. С ней можно было договориться. Она была не злопамятна и вполне добродушна, правда, с раздвоенным язычком. Кто-то из них назвал ее хипповой теткой, а девочки спорили, сколько ей лет. Кличка ее была Адская англичанка. Или Атомная бомба. Или просто А. Бэ. – по инициалам.

Она сидела на своем складном стульчике, склонив голову, рассматривала капитана Астахова, и он с трудом подавлял желание вытянуться во фрунт. Ему снова было четырнадцать…

– Нам нужно поговорить, Коля.

Он удивился – его имя в устах Ады Борисовны звучало непривычно. Она всех называла по фамилии. «Помнит», – подумал он с чувством, похожим на умиление. Она с трудом встала, опираясь на трость, и кивнула на складное сооружение.

Капитан Астахов поспешил сложить стульчик и предложил:

– Пойдемте ко мне, Ада Борисовна.

– Давай на воздухе. Тут около вас парк, там высадили цветы моей юности – портулак. Посидим, полюбуемся и поговорим.

Капитан Астахов только вздохнул, прикидывая, сколько времени займет разговор и что ей нужно. Она пошла вперед, как флагманский корабль, а он, словно шлюпка, потащился следом, рассудив, что если он сзади, то можно помолчать. О чем с ней говорить, он решительно не знал. Она села на скамейку, он опустился рядом.

– Я несколько раз пыталась дозвониться, но мне говорили, что тебя нет. Много работы?

– Много, Ада Борисовна.

– Я тебя надолго не задержу. Ты знаешь, Коля, сколько мне лет?

Капитан Астахов оторопело уставился на нее. Когда-то она сказала, что возраст женщины – табу. В смысле, даже не заикайтесь, а то не комильфо.

– Не знаю, как-то не думал, – сказал он после паузы.

– Семьдесят восемь. С головой все в порядке, хоть в космос. Репетиторствую. Хорошо сплю. Пищеварение нормальное. Настроение… никаких депрессий и нытья. Ты меня знаешь.

Он слушал с растущим недоумением, не понимая, куда она клонит.

– И то, что я сейчас скажу, не плод старческого слабоумия. Нужна твоя помощь. В моем доме кто-то бывает.

– Кто-то бывает? – повторил он, не зная, как реагировать на ее слова.

– Да! Без приглашения. Вещи передвинуты, книги лежат в другом порядке, ящики задвинуты не до конца. Я еще не сошла с ума.

– То есть вы хотите сказать, кто-то что-то ищет у вас в доме. Без спроса?

– Да. Какой уж спрос!

– У вас есть ценности? Деньги? Золото?

– Нет. Я никогда не признавала золота, а то, что мне дарили мужчины, давно реализовала. Сам знаешь, времена сейчас трудные.

Мужчины? А они считали, что старая дева.

– Когда это происходит, по-вашему?

Она пожала плечами:

– Я их ни разу не видела.

– Ночью или днем?

Она задумалась:

– Не знаю. Не уверена. Хочется думать, что днем, когда я выхожу, а не ночью, когда сплю. Каждый день я два часа гуляю в городском парке. Вот в это время, возможно, они и приходят.

– Что-нибудь пропало?

– В том-то и дело, что нет. Да и нет ничего такого. Много одежды. Да, я всегда любила одеться. Немного дрезденского фарфора, всякие фигурки, штук семь или восемь. Пианино с подсвечниками, очень расстроенное. Семейные альбомы. Столовая посуда интересная, но старая, две старинные вазы, бабушкины. Все. Еще несколько картин сомнительной ценности. И шкатулка с морально устаревшим бижу.

– Ничего не сломано? Замки? Шкатулки? Сейфы?

– Все в открытом доступе, в моем доме нет замков. А сейфа никогда не водилось.

– А не может так быть, что вы… – Он хотел сказать: «…сами передвинули, открыли, не задвинули, и не обратили внимания? Забыли?» – но не решился, боясь обидеть ее.

Она поняла и отчеканила: