– Испытание, лорд Каннеус. Я прежде не знал, что это такое. Голос Дэйлорона сказал это за меня.
Каннеус откинулся в кресле, сложил пальцы домиком и глубоко задумался. Снова повисла тишина – вязкая, неприятная. Наконец лорд, расправив кружевные манжеты, пробормотал:
– Похоже, что чудо произошло. А мы-то надеялись… неужто все дело в воле Дэйлорона?
Затем, мрачно поглядев на замершего Шениора, спросил:
– Ты действительно готов пройти испытание? Ты знаешь, в чем оно заключается?
Тот кивнул.
– Да. Я готов. Я верю, что Дэйлорон и Поющее озеро защитят меня, ибо то, что я говорю, истинная правда.
– Да будет так!
Каннеус поднялся из-за стола, прошелся по кабинету и остановился в двух шагах от Шениора, сложив на груди руки. Лицо его выражало крайнюю тревогу, левая щека несколько раз заметно дернулась. Скривив губы в непонятной Шениору усмешке, лорд еще раз пробормотал:
– Да будет так…
Затем, уже самым обыденным тоном, сообщил:
– Я должен идти к повелителю. Тебе придется подождать немного… Пока мы обсудим вопрос твоего Испытания.
Шениор как раз обдумывал, как бы упросить Каннеуса взять его с собой, но ничего не успел сказать – холеные пальцы министра сомкнулись на шелковом шнурке. Звякнул колокольчик – тревожно, отрывисто.
– Я могу вернуться к Кьеверту? – Шениор покрутил головой, пытаясь понять, что замыслил первый советник.
– О, разумеется.
Часть стены с легким шелестом сдвинулась в сторону, и дэйлор увидел в темном проеме двух воинов, похожих друг на друга, как две капли воды.
– Моя охрана проводит тебя, Шениор, – мягко сказал Каннеус.
– Но…
– Иди, и пусть тебя ничто не беспокоит. Ты поживешь несколько дней в комнате для гостей. Быть может, за это время знания предков окончательно оформятся в твоем рассудке, и выяснится, что твоя принадлежность к дому д’Амес – всего лишь самообман?
Шениор стиснул зубы до ломоты в висках. Каким же дураком он был! И как легко дал себя провести!
Мимо просеменила крыса, не обращая особого внимания на нового жильца.
Дэйлор подтянул колени к груди; поморщился, слушая, как цепи заскребли по камню.
Его ударили по голове – подло, со спины. Очнулся уже в кандалах, в каменном мешке, куда свет проникал через крошечное оконце под самым потолком.
Поначалу он лупил кандалами о стены, кричал, требовал, чтобы выпустили. Но потом пришло осознание того, что никто его не услышит. А если и услышит, то, конечно же, и не подумает освободить.
И Шениор заплакал – впервые в своей взрослой жизни.
Он рыдал, в бессильной ярости царапая бездушный камень, сдирая в кровь пальцы и ломая ногти. Проклиная себя и свою личиночью наивность. Взывая к духам предков, их памяти, что предательски внушила ему чувство собственной значимости, но не помогла разгадать замысел министра, и к тому призрачному голосу, что говорил с ним на границе. Потом дэйлор понял, что все, кто хоть сколько-нибудь проявлял интерес к его персоне, ушли, и что он остался в полном одиночестве. Он затих, почти успокоился, и все же… Шениору не верилось – не хотелось верить – в то, что его бросили здесь навсегда, до того момента, как дух его покинет тело и воссоединится с духами предков.
Дэйлор положил подбородок на колени и закрыл глаза. Сердце билось в груди, как пойманная в силки птица. Мелькнула мысль – а не покончить ли со всем прямо сейчас? Попытаться разбить голову о стены…
При мысли об этом все его существо взбунтовалось, и Шениор, к собственному стыду, пришел к выводу, что не сможет себя убить. По крайней мере, сейчас.
…Холод камней проникал в него, убивая тепло, замедляя бег крови по венам. Спина затекла, но ему не хотелось шевелиться. Быть может, если он замерзнет – и просто уснет – так будет лучше?
Шениор открыл глаза – ничего.
И все же… Появилось ощущение, что он не один.
Дэйлор снова закрыл глаза. Тишина и ощущение безысходности окутывали его, нагоняя сон, и Шениор не мог – да и не хотел сопротивляться. Перед мысленным взглядом скользили, сменяя друг друга, картины его недолгой жизни.
Шениор не чувствовал больше холода. Ему стало тепло и хорошо. Он улыбнулся неведомому бестелесному созданию, согревшему его – и провалился в бездонную яму сна.