— Анфиса, — он выпрямился и все-таки посветил ей в лицо, потому что она ему надоела. — Я не хочу об этом говорить. Хотите узнавать — узнавайте. Я вам помогать не буду.
— Вы что, застрелили напарника? Или соседского мальчишку-хулигана? Или вашу жену взяли в заложницы и вы не смогли ее спасти?
— Света там действительно нет, между прочим. И запах странный.
— А если я у Ивана Ивановича спрошу?
— Надо туда спуститься. Держите фонарь.
Анфиса взяла у него фонарь, стала на колени и тоже свесилась головой вниз.
В подполе оказалось просторно и холодно, как бывает только под землей. Воздух был довольно влажный, спертый, и пахло на самом деле какой-то химией.
Ряды банок уходили за горизонт — огурцы, помидоры, перец. Грибы стояли отдельно, на широкой полке, все пронумерованные по годам и месяцам. Петр Мартынович был исключительно аккуратным человеком. Видимо, он даже пыль с них стирал, потому что банки сверкали, как недавно вымытые. Анфиса повела фонарем и обнаружила бутыли, которые стояли на цементном полу. Некоторые были темного стекла, а другие прозрачные. Видимо, голубая мечта бывшего мента Юры Латышева — самогон. На горлышки темных бутылей были надеты воздушные шарики разной степени надутости, а светлые были заткнуты чистыми тряпицами.
— А окорока? — вдруг спросил Юра у самого ее уха. — Еще должны быть окорока, свешивающиеся с крюков!
— И еще неощипанные фазаны и зайцы, — поддержала его Анфиса, — как на фламандском натюрморте.
— Куда вашим фламандцам до запасливого русского мужичка!
— Это точно.
Он вытащил из-за ремня снятый со стены портрет, пристроил его на пол и вдруг лег на живот, подтянул рукав и зачем-то сунул руку в щель между бревнами.
— Что там? Дохлая мышь?
— Сами вы дохлая мышь!
Что-то звякнуло, и он вытащил руку:
— Смотрите.
Это был спичечный коробок и свечной огарок.
— Вот вам и свеча. Электричества у него в подполе нет, он здесь специально держал свечу и спички. Чтобы светить себе, когда лезешь за самогоном.
— Вам бы только за самогоном!..
— Это точно. Держите фонарь.
Он перекинул вниз ноги, нащупал ступеньку лестницы, которая была прислонена с одной стороны, подтянул себя на руках и спрыгнул вниз.
— Ну что там?..
Юра стоял в погребе и оглядывался по сторонам.
— Что, что там?..
Анфиса лежала на животе, и свет, который был у нее в распоряжении, весь сливался вниз, туда, где Юра оглядывался по сторонам и трогал рукой стены, и она изо всех сил старалась не ударяться в панику.
Теперь ей казалось, что привидение со старого портрета — в немецких погонах и фуражке с высокой тульей — сейчас приблизится неслышно, столкнет ее вниз, аккуратно закроет тяжелую крышку, а сверху поставит тяжелый буфет, и больше никто и никогда не найдет Анфису Коржикову и бывшего мента Юру Латышева!
Юра вдруг пошел по проходу между банками, пригибаясь и не торопясь, и ей стало совсем… неуютно.
— Юра, вы куда?!
— Там что-то… есть. Я взгляну.
— Юра, не уходите, я боюсь!
Он задрал голову и посмотрел вверх.
— Ничего страшного. Я здесь.
— Нет, не уходите!
— Анфиса.
— Я тут одна не останусь!
Он помолчал, нагнулся и стал рассматривать полки.
— Тут кругом воск. Белый, как у него на руке. Он был здесь в ту ночь, когда его убили. Я должен проверить.
— Юра, я с вами!
Тут она сообразила, что ведет себя в полном соответствии с правдой жизни, регулярно демонстрирующейся в американском кино, именно ей, как главной героине, он и должен поддать под зад в финальных кадрах. Все это она осознала, но тем не менее проскулила тихонько:
— Юра…
Он вдруг повернулся, сделал шаг назад, задрал голову и оказался с ней нос к носу.
— Анфиса, если хотите, я могу проводить вас домой.
— За… зачем?
Его нос возле ее собственного Анфису нервировал.
— Вы боитесь. Вы боитесь или не боитесь?
— Боюсь.
— Я провожу вас домой.
— А потом что?
Он шумно вздохнул.
— Вы будете пить чай с бабушкой и Клавдией Фемистоклюсовной.
— А вы?
— А я вернусь сюда.
— Господи, вот я и спрашиваю — зачем?!
Ничего она не спрашивала, просто тянула время, и они оба это понимали. Вариантов было два: или она отправляется домой на самом деле, или ей придется спускаться за ним в подвал и там, среди банок с огурцами и бутылей с самогонкой, искать нечто, трудно вообразимое.
А подвал — она еще немного подъехала на животе к краю и вытянула шею, — подвал довольно длинный и, кажется, сужающийся.
— Дайте мне руку. Я так не слезу.
— Вы… уверены?
Анфиса засопела и стала потихоньку съезжать в дыру под полом.
— С той стороны лестница. Можно по ступенькам.
— Я упаду. Ненавижу лестницы.
Анфиса сунула руку ему в ладонь, оттолкнулась и спрыгнула вниз. Юра поймал ее и осторожно опустил на пол.
И что?
И ничего?