Скачки в Пуне проходят в гораздо более непринуждённой обстановке, чем в Бомбее, хотя бы потому, что ипподром не выглядит здесь островком зелени среди фабрик и небоскрёбов. В Пуне к ипподрому ведут широкие, обсаженные деревьями аллеи, а к востоку открывается вид на пышные и зелёные Императорские Сады. Другим приятным отличием было то, что в Пуне Вималананду знали значительно меньше, чем в Бомбее, и местная публика не донимала его своим вниманием и болтовней. В число немногих его знакомых входил дантист китаец доктор Ван, который каждую неделю появлялся на скачках со своей женой. Время от времени мы обращались к нему за врачебной помощью, которой всегда оставались довольны, и, в свою очередь, делились с ним информацией о скачках, если он желал узнать, какой лошади мы отдаём предпочтение.
Однако на трибуне мы и супруги Ван сидели в разных местах, поскольку ипподром в Пуне имеет только два яруса: первый ярус, который объединён с ярусом для членов клуба, и второй. Пока нашим тренером был Лафанж, мы сидели в первом ярусе на скамейках, которые, несмотря на придававшиеся к ним подушечки для сиденья, всё же оставались скамьями. С переходом к Техмулу наше положение улучшилось, поскольку у Техмула был друг, чья ложа почти всегда пустовала. Таким образом, мы оказались в самой гуще местной аристократии. Справа внизу была ложа индийского джентльмена, который женился на своей няньке-европейке. Чуть дальше вниз занимал место гвалиорский махарадж. Несколько впереди нас сидела распутница Бапси, изменявшая своему мужу-импотенту со всеми подряд. Ложу слева от нас обычно украшали лицо и сигара махараджа Мудхола, который из всей благородной публики больше всего пришёлся нам по душе и с которым мы провели немало приятных вечеров за накрытым столом после наполненного событиями и переживаниями дня, проведённого на ипподроме.
Пожалуй, из всех наших новых соседей наименее всего отвечали нашему эстетическому чувству ожиревшие господин и госпожа Кумар вкупе с ожиревшей дочерью. Считая нас за «простой народ», они относились к нам с нескрываемым презрением, и я без колебаний прозвал их про себя «три поросенка». Господин Кумар имел обыкновение непрерывно мять во рту конец огромной сигары, которая удивительно соответствовала всей его свиноподобной внешности. Само собой возникало сравнение с откормленным поросенком, которому в рот засунули яблоко, чтобы вместе с этим яблоком запечь. Даже Вималананда вынужден был признать, что из всех виденных им людей эти трое как нельзя лучше соответствовали типу человека-свиньи. Ходили слухи, что своим состоянием они обязаны главным образом «кожаной валюте», что иносказательно обозначает торговлю тушами забитых животных. И это было весьма похоже на правду. Искривлённый жестокостью рот госпожи Кумар невольно наводил на мысль о ненасытной свиноматке, пожирающей собственных только что родившихся поросят.
Мы вдоволь поиздевались над «тремя поросятами», но мир устроен справедливо, и вскоре нам стало ясно, что господин Кумар положил на Репея свои поросячьи глазки. Кумар был неглуп и вполне мог заметить, что Техмул и Вималананда готовят масалу: первую победу Репея в его скаковой карьере. Кумар располагал деньгами, с помощью которых он мог сбить ставку, не считаясь с нашими желаниями, так что нам оставалось выбирать, что лучше: иметь в палатке свинью, которая мочится наружу, или иметь снаружи свинью, которая мочится в палатку. И мы вынуждены были пойти на соглашение с Кумаром - он сделал ставку на Репея. Репей считался аутсайдером с шансами на победу, равными 7 к 1. Когда в сентябре он блестяще выиграл скачку, я молча наблюдал, как пришедший после победы на конюшню Кумар отсчитал нам нашу долю выигрыша (примерно десять тысяч долларов) и отправился дальше по делам других «капиталовложений» - а может быть, чтобы засунуть свиное рыло в своё обеденное корыто. Его выигрыш по меньшей мере в десять раз превышал наш.
Я смог заговорить, только когда он вышел.
- Репей поработал на славу, отдавая свой долг, не правда ли?
- А почему, ты думаешь, я назвал его Репеем? [13] - удовлетворённо откликнулся мой учитель. - Я знал, что такова его рнанубандхана со мной, что он сумеет расплатиться со мной сполна, чтобы освободиться от долга. Опасаться тут нечего. Я только не знал, когда точно это случится.
- И тебя не огорчило то, что в дело вмешался Кумар?
- Зачем огорчаться? Всегда надо стремиться к тому, чтобы распределять свои кармы, запомни это. Делясь своим везением с другими, ты делаешь их своими «товарищами по карме». В результате тяжесть карм распределяется на многих и твоё личное бремя заметно облегчается. Конечно, лучше делить свой выигрыш с хорошими людьми, но если таковых не находится, тогда довольствуйся тем, кого Бог пошлёт, - в разумных пределах, разумеется.
Мысль об освобождении от кармического долга не оставляла его по дороге в отель.