— У Большого есть РПГ. Он сейчас угол срежет, обгонит тупых, я его на чердак и поставлю. А ты все-таки иди в лес. Вдруг они устроят обыск, или еще что-нибудь. Не хочу из-за тебя лишних неприятностей. Давай, поторапливайся.
— Бинокль одолжи, — попросил Гош, стараясь не смотреть Белому в глаза.
— Возьми у меня в машине. И через пять минут чтоб был в лесу. Если начнется заварушка, думай, куда стрелять. А лучше всего — долби по бэтээру. Чтоб у них там внутри уши завяли. Тупые легко ударяются в панику, может, и побегут.
Гош тоскливо зевнул и пошел умываться.
Цыган стоял посреди двора с мобильной рацией в одной руке и автоматом в другой.
— Вот удивительно, — сообщил он. — Если что, опять ты окажешься целый и невредимый. Везунчик ты, Гошка.
— Я хотел бы остаться, — с нажимом сказал Гош. — Сами гоните. Хотя могли бы просто вместе со мной уйти в лес. На фига вам эту делегацию встречать? Привезут они Сан Сеича, выпустят, покрутятся вокруг фермы, ну, пальнут разок-другой для пущей внушительности…
— Ты не понимаешь. Мы должны быть здесь. Это наше место, и мы сюда чужих не пускаем. Все.
— Что-то вы утром их не очень-то не пустили…
— Мы хотели. Но так решил Сан Сеич.
— Христос недоделанный… — Гош сплюнул под ноги. — Помяни мое слово, Цыган, еще два-три подобных выкрутаса, и старик от нервного перенапряжения окончательно сойдет с ума. Он взвалил на себя жуткую ответственность, а вы совершенно не хотите ему помогать.
— Дуй отсюда, пока цел, — посоветовал Цыган.
— Уже дую. Как вы намерены встать?
— Большой на чердаке дома, Костя на чердаке амбара. Мы с Белым прямо здесь, во дворе. Открыто.
— Костя, что, стадо бросил?
— Ну. Сейчас прискачет. А ты куда?
— На кромку леса. Видишь холмик с березами?
Цыган внимательно посмотрел в указанном Гошем направлении, затем перевел на собеседника полный сомнения взгляд.
— Ты, конечно, из «Калашникова» стреляешь обалденно, — сказал он. — Но все-таки… Постарайся не влепить мне пулю в зад.
— Я не успею, дружище. Сначала ты схлопочешь от тупых пулю в лоб. А потом я буду соображать, имеет мне смысл вообще жать на спуск, или лучше уж сразу огородами уходить к Котовскому.
— Это кто еще? — спросил Цыган подозрительно.
— Потом расскажу, — пообещал Гош. — Ну, пока.
— Я буду жалеть, что не узнал тебя лучше, — хмуро сообщил Цыган и отвернулся.
— В могиле? — ехидно спросил Гош.
— Когда ты из леса не вернешься, — отрезал Цыган.
Вдалеке раздался дробный цокот копыт. И почти сразу же его перекрыл рев мотора. Это с двух сторон к ферме приближались Костя и Большой.
Гош в очередной раз сплюнул, решил не говорить Цыгану на прощанье гадостей и, прижимая локтем автомат, побежал в сторону леса.
Это оказалось действительно похоже на вестерн. Двое посреди двора, в расслабленных позах, небрежно держащие оружие стволами вниз. И накатывающаяся на них в клубах пыли банда. Первый наезд братьев Клеменсов на заговоренного от пуль шерифа Эрпа. Прилипший к биноклю Гош даже не гадал, какое сейчас у Белого выражение лица. И со спины было видно, что лидер объездчиков здесь хозяин и не потерпит на вверенной ему территории всякий сброд. Если не принимать во внимание, что Белый даже имени собственного не помнит, а «тупые» вообще не личности, то картинка могла показаться вполне правдоподобной.
«Но это всего лишь игра, — напомнил себе Гош. — Да, опасная, но все-таки игра. Обе стороны толком не понимают, из-за чего у них разногласия. Смутная неприязнь, расплывчатые требования. Если б всерьез нашла коса на камень, давно бы уж тупые нас поубивали. Или мы их? А так все грозятся оружием, и все стреляют поверх голов. Один я нашелся урод, одержимый жаждой крови… Б-р-р… Откуда она у меня? Кто меня так обидел в прошлой жизни? Хотя в меня-то тупые стреляли на полном серьезе. Так я ведь сам их довел, по большому счету».
Гош насупился, раздосадованный на невовремя проснувшуюся совесть. Отложил бинокль и взял на мушку стремительно приближающуюся тучу пыли, из которой высовывался тупой нос облепленного автоматчиками БТРа. Привычно нащупал пальцем спуск. Почувствовал, что успокоился и готов вести огонь. И в следующий же миг чуть от изумления не выстрелил. Широко открыл рот, оторвался от прицела и вытаращенными глазами обалдело уставился на происходящее впереди. Там вестерн превратился в комедию.