Закат раздрая. Часть 2. Юрий Данилович (1281 – 1325)

В ворота следом залетев.

Кто без коней, не так поспешен,

Последний забегает пешим.

Запором звякнул хромый дьяк,

Вздохнув свободно, сел, обмяк.

Спасли друзей! Спасли героев!

Дружину чаркой удостоив,

Иван к бойцам, хвалить за смелость…

Осада ж никуда не делась.

3

Враги. Осада. Злые битвы.

А кто является врагом?

Те, кто с тобой един молитвой,

Но в бойню грешную влеком?

Кто сам, жену в Москве сыскавши,

Дочь замуж на Москву отдавший?

Его ведёт, ища нажив,

Забывший срам и честь Акинф.

И час от часа, день от ночи,

Заполоняя всё окрест,

Переяславским смерти хочет,

Прикрыв для снеди в город въезд.

Границы жизни-смерти тонки,

И люди, словно шестерёнки,

Познавши бытие едва,

Судьбины крутят жернова…

Москва ж молчит. Москвы не слышно,

И каждый божий день осад

Бессилием грозит, и хищно

На княжича войска глядят:

«Стоять – слабеть! А есть ли польза

На стенах под осадой ползать?

Ведь если помощь не придёт,

Пошто мечтой кормить народ?».

Иван на ближних смотрит строго:

«Дружина в сущности права -

Не удалась гонцам дорога,

Похоже промолчит Москва».

И с каждым днём всё меньше силы,

Всё меньше воеводы милы:

«Коль голод свалит на кровать,

Не лучше ль в битве погибать?

В чём смысл пасть в голодном граде,

Ослабнув в косности осад?».

Иван коня по гриве гладит,

Глаза решимостью блестят.

Дружина всколыхнулась с края,

Приказ безгласный понимая.

Чтоб в битве ярой честь постичь,

По Переславлю брошен клич!

Все, чья рука покуда держит

Свой меч, кто мог поднять копьё,

Смертельных не боясь издержек,

Пришёл, чтоб защищать своё:

Юнец, что мать не отпускала,

Старик, с трудом неся зерцала³⁷,

В чрезмерной брони хромый дьяк –

Гремят мечами натощак!

Иван сигнал даёт к атаке.

В молчанье погрузилась рать.

В братоубийственном во мраке

Недолго смерти лютой ждать…

Ворота сходу распахнули,

Стремглав, в безжалостном разгуле,

На злополучных из Твери

В атаку смертную пошли!

Акинф готовился к нападкам,

Ивана смелых ждав атак,

Осаду выстроил порядком…

Отчаянья не ждал никак.

А тут из всех ворот детинца³⁸,

Готовы в небо возноситься

Бойцы, как будто в Рай спешат,

Врубились в полчища осад!

Тверские, отступая, бились,

В кашицу превращая наст,

Обмякший берег снова илист,

Лёд слишком тонок, выдь – придаст.

Тогда Акинф приказ озвучил,

Чтоб силам всем под этот случай,

Атаковав Ивана гридь,

Переяславцев раздавить.

Пришел тот час, какого ждали…

Переяславля видя рать,

Там в глубине небесной дали,

Ворота стали открывать.

Но… у Небес, что Русью чтимы,

Дороги неисповедимы –

Явив всем, что еще жива,

Из леса хлынула Москва!

Из чащи вылетало войско

Живым потоком, как стрелой,

Не отдохнув, в набег геройский,

Подмёрзшим полем, по прямой

Несутся в облаках дыханья,

Звучит коней уставших ржанье,

Земли касаются едва,

Стремятся в бой: «Москва! Москва-а-а!».

Мчит в бой комонная дружина.

Боярин возглавляет ряд.

На тех, кто поступил бесчинно,

Вниз копья, сабли ввысь летят.

Звон-лязг металлом об металл,

Шеломы в стружку. Час настал!

Но час не тот, что в скорбь одет,

А тот, что жалует побед.

Рубились клиньями друг к другу

Москва и Переславля рать.

Акинф опешил, и с испугу

Засаду бросил умирать.

Кровавый бой, резня и свалка,

И хоть людей безумно жалко,

Без толку сгинул и забыт

Отряд под сонмищем копыт.

Иван в поту. Вторую лошадь

Меняет за недолгий бой.

Дружина рядом, в щепки крошат

Врага по грудь в крови людской.

Сдаётся Тверь, не хочет биться,

Акинф лишь, старая лисица,

Не уступал – безумен, яр,

На пришлых бросился бояр.

Старшой московский сам увечен,

В весь рост поднялся в стременах,

Отбив удар, расправил плечи,

И саблей наискось вразмах,

Со свистом воздух разрезая,

Рассвирепев на негодяя,

Собрав в удар остатки сил,

Акинфу голову срубил!

Вмиг прекратили злую сечу,

Тверские бросили мечи.

Иван к бойцам скакал навстречу,

В объятья верных заключить.

Устал, в крови, но рад победе.

Старшой к нему радушно едет,

Копьём, являя ярый нрав,

Акинфа голову подняв.

Иван отдёрнулся брезгливо,

Косясь на мглу застывших глаз.

Вот тот, кого вела нажива,

Кто прямо, подло, напоказ

Так возжелал убить Ивана,

Что сам, скорежившись жеманно,

В посмертной горести разбух,

Став обиталищем для мух³⁹.

Пусть и гадливенько чуток,

Усвоил княжич свой урок.

Международная панорама

Пока Данилыч после боя,

В светлице спит, устав от бед,

Пока князья в Сарае спорят,

Поверхностно осмотрим свет.

Внизу Переяславль оставим,

Взлетим над жутким полем брани,

Земную сферу провернём:

Что видно за Руси плетнём?

Французы «папу» в Авиньоне,

Решив, что давний Рим ослаб,

Пленили, и в своём резоне

Травили предыдущих «пап»⁴⁰.

Подбив опушку горностаем,

В крови Шотландию купая,

Тройной английский леопард

От вкуса горской крови рад⁴¹.

Грызёт, не делая им чести,

Почти уж шесть веков подряд

(И впереди еще лет двести⁴²),

Испанцев мавров халифат.

Южней, не чувствуя провала,

Страна ромеев догнивала.

У Византии быт непрост,

Проспали оттоманов рост.

На княжества разбита Польша.

В раздрае малых городов,

Её монгол топтал не больше,

Чем Русь, и был не так суров

К ней перст судьбы, храня живою,

С необъяснимой щедротою.

Свою с Ордой похерив рать⁴³,

Калека стала оживать.

Ещё Литва вздыхает тяжко,

Осколки Западной Руси,

Ее еще секут, бродяжку,

К несчастью, из последних сил.

Литва и Польша с виду бренны,

Две беспринципные гиены