Зак и Мия

Зак подхватывает меня. Я ставлю здоровую ногу на перекладину, подтягиваюсь, закидываю вторую ногу на ограду и оказываюсь верхом на заборе. Лицом к нему. Боюсь не удержаться с той же легкостью, и кровь приливает к шраму, и голова кружится. Но я хочу смотреть ему в глаза. Они такие серые.

– Вообще-то расстановка сил была такая: я ною, а ты меня утешаешь.

– Что, серьезно?

– Серьезно. Нам нельзя обоим быть несчастными одновременно! – я щелкаю пальцами. – Так что але, не отвлекайся.

– Попробую. На чем мы остановились?

– Ну, ты желал мне приятной поездки, а я обещала прислать тебе открытку… – я сперва в шутку стукаю его кулаком в грудь, а потом вдруг всерьез вцепляюсь в его футболку. – Слушай, поехали со мной!

– Что?..

– Что слышал! Ты, я, автобус-грейхаунд… – идея распускается в моем воображении безумным цветком с чудесным запахом свободы.

– И куда мы поедем?

– Да к черту детали, просто поехали, и все!

– Ты шутишь?

Я не шучу! Но он смеется и отводит взгляд.

– Блин, Мия, я не могу просто так взять и…

– Можешь!

– У меня школа. И мама. И остальные. Ты знаешь, что им пришлось пережить?

– Они тебя поймут.

– Я нужен им здесь, на ферме. Пока я… Ну, в общем, я им нужен.

Но ты и мне нужен, – думаю я, но молчу.

Зак накрывает мою руку своей. Наши пальцы сплетаются. У него такая теплая кожа. Я не представляла, что так ждала этой руки. Она источает спокойствие. Снимает боль. Выравнивает звезды.

Он произносит:

– Ты мне сейчас не поверишь, но тебе действительно жутко повезло. Я бы поменялся с тобой местами, если бы только мог.

Я вздрагиваю. Не может быть.

– Да ладно.

– Если было бы можно гарантировать родителям девяносто восемь процентов, я бы не думал дважды.

– Я бы тоже с тобой поменялась, – начинаю я, но он сжимает мою руку, и я замолкаю.

Его мама зовет нас в дом, но мы не двигаемся с места. Балансируя на заборе, вцепившись руками в руки друг друга, это все, что мы можем делать, чтобы не развалиться.

Позже, когда ночной холод пробирает нас до костей, мы отпускаем друг друга. На сей раз я иду за ним в дом. Я тихо иду рядом с ним на костылях. Альпака кряхтит, когда мы проходим мимо.

Зак помогает мне пролезть через окно и задергивает за нами шторы, отрезая от нас вселенную.

Когда я забираюсь в кровать Зака, я не снимаю протез, не снимаю джинсы. Он тоже. От нас несет грязью и кормом, и запах вскоре впитывается в простыни. Я сворачиваюсь калачиком, и он за мной, джинса к джинсе.

Этой ночью я хочу забыть себя. Я хочу быть в объятиях, которые защитят от кошмаров. Спать, а не видеть сны. Я хочу быть больше, чем дробью.

В темноте наши руки и ноги переплетаются, образовывая целое.

Зак

Я просыпаюсь, чувствуя Мию всей длиной своего тела. Ее грудь поднимается и опускается, парик распластался по подушке.

Три утра. Я знаю, что в мире за ближайший час у 1484 человек будет диагностирован рак. Почти у 25 за эту минуту.

Но какова была вероятность вот этого? Одно дыхание на двоих, такая нежная кожа и привкус надежды. Что жизнь, возможно, еще будет хороша.

Солнце пятнами ложится на контуры наших тел. Я окутан тяжелым одеялом и теплым воздухом.

– Неловко такое говорить, но сегодня ты съехала по шкале до восьми.

– Это как?

– Ты храпишь.

– Вот черт. Ну ладно, зато ты поднялся до семи.

– Неужели?

– Приятно обнимаешься, – говорит она.

Мы дрейфуем где-то между сном и явью, пока не раздается стук в дверь. Мия замирает.

За дверью голос Бекки.

– Зак? Ее нет в комнате! Правда, все вещи на месте…

– Значит, вернется!

Мы не встаем, даже когда в животах начинает урчать, и свет слепит глаза.

– Поправочка, – говорю я. – Ты снова девятка.

Мия вопросительно приподнимает бровь. Без парика остались только короткие волосы, симпатично обрамляющие узкое лицо. Я наматываю на палец робкую кучеряшку возле уха.

– Ты же как Эмма Уотсон после «Гарри Поттера». Зачем ты скрывала такую красоту?

Мия пытается накрыться подушкой, но я не даю ей.

– Да ну, слишком коротко, – говорит она.

– Ты вообще видела Эмму Уотсон?

– Очевидно, реже, чем ты.

– В общем, это дико круто.

– Тогда почему я только девятка?

– Потому что ты все равно злюка!

– Так, все. Замолчи. Или нет, расскажи что-нибудь. Чтобы я обратно заснула.

Мы зарываемся под одеяло, и я рассказываю ей про колыбель для племянника, которая пока существует только в виде разрозненных деталей. Потом рассказываю про последних туристов, которые приехали на урожай. Про то, как Эван безрезультатно кадрится к француженке. Как год назад один голландец съел целиком курицу, купленную в местной лавке, схлопотал понос и устроил туалет под каждой пятой оливой, от края до края нашей фермы.

– …потом Бекки накормила Антона таблетками, положила в комнату для гостей и непостижимым образом умудрилась в него влюбиться.

– И где он сейчас?

– Любуется красотами Кимберли, вернется через две недели. Бекки сказала, чтоб он нагулялся всласть перед рождением ребенка. Он не хотел никуда ехать, но она настояла.

– Он хороший?

– Да, хотя мы до сих пор припоминаем ему понос. Он смешно выражается по-английски. Например, если что-нибудь проще простого, он говорит: по яичку да по яблочку.