«Зайцем» на Парнас

Несмотря на то что только луна освещала палату, Ванька своими острыми, навыкате глазами разглядел и Афоньку Пыжа, придавившего на кровати Калю, и Даньку Огурца, который, жестикулируя кулаками, что-то объяснял Вышесвятскому, и трех ощетинившихся ребят у своей койки. Он сразу все понял.

— А, паразиты, — прорычал он, — так вы  т е - о м н у ю. Ну, держитесь!

И Люхин и Андрей Исанов замерли, Маркевич чуть попятился. Вдруг, увидя, что уже никто не заслоняет Губана, он налетел на него, сбычив голову и размахивая кулаками. Под градом ударов Губан сперва попятился, но затем, выбрав момент, с маху ударил Маркевича в тяжелую челюсть, и тот свалился на пустую исановскую койку.

Теперь Губан стоял на кровати во весь рост, в ночном белье.

— Под-хо-ди… кому морды не жалко.

Нападавшие замешкались.

И тогда, бросив Вышесвятского, на Губана наскочил Данька Огурец, прыгнул на кровать. Губан встретил его своими огромными кулаками. Данька отлетел на койку и сбил с ног поднявшегося Маркевича. Люхин и Андрей Исанов в нерешительности заметались. Казалось, все было проиграно. Вот-вот Губан прыгнет на них с койки и начнет расправу.

И вдруг, издав гортанный, дикий крик, Люхин отчаянно кинулся на него. Губан ударил его в живот ногой, кулаком по лицу. Голова Люхина замоталась, зубы и верхнюю десну окрасила кровь, но он опять рванулся, ухватил Губана за ногу и дернул. Губан еще ударил его, заплясал на второй ноге, за нее уцепился Исанов, и Губан грохнулся спиною на кровать. А там уж, пнув Калю, на выручку товарищам спешил Афонька Пыж. Втроем они навалились на Губана. Поднялся и Маркевич. Нос, тяжелый прыщавый подбородок его были в крови, глаза, казалось, ничего не видели, глядели бессмысленно; нагнув голову, он выставил вперед кулаки, замолотил ими и сунулся в самую гущу драки. Но то ли Губан, то ли кто из своих опять так поддали ему, что Маркевич вновь отлетел к стенке, ударился затылком об пол и больше уже не поднимался.

У себя на кровати завозился Каля. Афонька Пыж так старательно забил его рот одеялом, что Каля стал багроветь, задыхаться и маленькие глазки его вылезли, словно у рака. Вдобавок, чтобы «успокоить его, паразита», Афонька, перед тем как броситься на помощь товарищам, несколько раз ударил Калю по зубам. Видя, что враги оставили его, Каля хотел бежать, но запутался босыми ногами в одеяле, упал и юрко полез под свою койку.

Стоны, ругательства, хрипы стояли в палате. Трещали железные койки, слышалось тяжелое дыхание, удары по мягкому, падение тел. Пыжу удалось навалиться Губану на грудь, и он кулаком правой руки гвоздил его в лицо. Люхин животом лежал на Ванькиных ногах и держал их в обхват. Исанов сам был подмят Ванькой, старался вырваться, с трудом дышал, но правой Губановой руки не выпускал.

— Ночью налетели? — яростно шептал Губан. — Исанова обаловали? Ско-пом!

— Довольно нас уговаривать поодиночке!

— Ну, я вас, рвань вшивую, и скопом. Все морды запомнил.

— Получай, гад, еще, — хрипел Пыж. — Лучше помнить будешь!

— Тебя мне, рябая стерва, и надо, — сказал Губан и вдруг стремительно ударил Афоньку в лицо головой. — А тебе, калека, тут не пленных расстреливать. И вторую руку оторву.

— Откатался на нас, паразит!

— Ты кусаться?

— Я вас всех изуродую!

— Бей по кумполу!

Орудуя одной свободной рукой, изгибаясь жилистым могучим телом, Губан вдруг скинул со своих ног Люхина, с рычанием набросился на Пыжа и начал наносить ему короткие страшные удары своими похожими на молоты кулаками. Сзади ему на шею прыгнул Данька Огурец. Губан сбросил и его. К Люхину он применил свой любимый удар: под челюсть.

— Держи, — сквозь зубы повторял он после каждого удара. — Держи.

Победа явно клонилась на его сторону.

Но тут случилось то, что не предвидели ни Губан, ни заговорщики. Уже несколько минут в дверях толпились ребята из большой палаты. Разбуженные шумом драки, видом необычайного зрелища, они словно оцепенели. Казалось, случись пожар корпуса номер два, воспитанники не были бы так поражены. И вот когда торжествующий Губан стал топтать ногами и без того почти бесчувственного Исанова, а Люхин с раскровененным лицом, шатаясь, пытался подойти к нему, Ахилла Вышесвятский, подняв обе руки, точно собираясь молиться, плача и смеясь, крикнул ребятам:

— Что ж вы стали, как бараны! Не видите? Бей его, храпоидола!

И словно гипноз спал с толпы. С воем, криком, сбивая друг друга, прыгая через кровати, ребята кинулись к Ваньке Губану. Одно мгновение он смотрел на них расширившимися глазами, хотел грозно выругаться, замахнуться кулаком — и попятился. Он вспрыгнул назад на койку, с койки на подоконник. Луна светила ему в спину, худое, горбоносое, веснушчатое лицо оставалось в тени. Лишь уши торчали, как у летучей мыши, да блестели в темноте оскаленные зубы.

— И вы, — только сумел прошептать он. — Вы… все…