Загул

Впрочем, у здешних мужчин есть и другие пристрастия помимо хинкали. Когда они бывают сыты, то играют в нарды – везде, где можно разместить два зада и доску. От игры джигиты отвлекаются лишь затем, чтобы смерить взглядом проходящую женщину и на ломаном русском выразить ей вдогонку какую-нибудь неприличность. Женщин, в частности Надю, такое внимание нервирует, но джигиты остаются очень собой довольными. Целыми днями, хоть и без видимого результата, они таким образом расточают свою мужскую энергию, так что собственным их соплеменным супругам остается посочувствовать.

Как бы то ни было, сегодня Нефедова не вдохновляет ни изучение местных нравов, ни призрачная надежда отведать легендарных хинкали. Ехать мультимаршрутным автобусом, а потом слоняться по чужому городу, испытывая скуку, смешанную с беспокойством, – для чего? Игорь встает с кровати. Он подходит к окну, которое нельзя открыть, – нельзя, потому что оно глядит на хоздвор, уставленный помойными баками. Пансионат в это время года стоит полупустой, и можно, конечно, было бы попроситься в другой, лучший номер – с видом на выключенный фонтан и аллею пропыленных пальм. Но за это здесь полагается дать на лапу администратору, а отпускной бюджет у Нефедовых, мягко говоря, ограничен.

Игорь стоит у окна, но он рассматривает не пансионатовские задворки и даже не более отдаленную перспективу с кубическими сельскими домиками, взбирающимися в гору. Он глядит на саму эту гору, на приморский безымянный отрог Кавказа, крытый плешивой, как старое бильярдное сукно, но не умирающей южной зеленью. В эту минуту в Игоре созревает первое за все утро желание.

– Послушай, – он обращается к Наде, – зачем нам эти хинкали? Давай мы с тобой… сходим сегодня в горы.

Предложение – он это знает – встречено будет в штыки. Не беда. Игорь выслушает, что у Нади нет в багаже подходящей обуви и что в горах много насекомых и змей. Возможно, будут и другие возражения – он выслушает их все и все отвергнет. Между ним и Надей состоится препирательство, а потом они пойдут в горы.

Так все и происходит. Спустя полчаса Нефедовы уже идут подгорной дорогой, не мощеной, но естественным образом неприятно каменистой. Конечно, права была Наденька – она обута в парусиновые легкие тапочки, которые идут к ее стройным ножкам, но нехороши для прогулок по горным кавказским дорогам. Сквозь тонкую их подошву Надины стопы и пятки тревожат острые противные камни.

Дорога плоха, а в гору меж тем подниматься не собирается. Ей незачем в гору, ведь она всего-навсего местный проселок, не предназначенный для заезжих покорителей вершин. Вдоль дороги стоят каменные плосковерхие домики – это такие здесь избы. Вместо кур на заборах сидят тут огромные птицы без лиц – индюки; а там, за спинами индюков, пылают мандариновые пожары и трудятся женщины, одетые так, будто пришли с похорон, – видимо, жены игроков в нарды.

– И долго нам топать через эту деревню? – Надя теряет терпение. – Ты в горы хотел? Так вот же она, гора!

Гора-то действительно «вот» – застит всю правую половину неба. Только, чтобы взойти на нее, не видно ни единой тропинки. Склон, поросший щетинистой желтоватой травой, разгорожен плетнями – он служит тут пастбищем, а вовсе не предназначен для гуляния туристов. В настоящее время его объедают несколько вислозадых овечек и один осел. Животные с интересом прислушиваются к звукам незнакомой им русской речи. Впрочем, речь эта такова сейчас, что лучше овечкам ее не переводить. Дело в том, что Надя отказывается наотрез идти дальше по этой ужасной колючей дороге, ведущей к тому же неизвестно куда. И лезть без тропинки в гору она тоже не хочет, потому что она, по ее выражению, «пока что не дура». Игорь иного мнения: он честит свою спутницу кисейной барышней, размазней и еще такими словами, которых нет в овечьем литературном. Его цель – пробудить в своей спутнице спортивный дух, однако в конце концов он добивается обратного. Надины глазки вдруг увлажняются.

– Ах так!.. – восклицает она и, круто развернувшись, шагает обратно в сторону пансионата.

Надя идет, не оглядываясь, – решительно, но то и дело оступаясь на камушках оттого, что слезы мешают ей видеть дорогу. Игорь смотрит ей вслед; он знает, что она не вернется.

Скоты возвращаются к своей бесконечной трапезе. Кроме хрупа срываемой ими травы да пения насекомых, похожего на обыкновенный звон в ушах, больше никаких звуков. Надина фигурка вдали уменьшилась в точку и пропала. Игорь уже не сердит на нее, а только чувствует свое глубокое одиночество.