— Ты хочешь сказать… — Симон уже понял, но боялся поверить, — ты хочешь сказать, что, отсиживая сроки, переходя из клана в клан, убивая конкурентов, укрепляя свою бандитскую власть и, наконец, сотрудничая со мной, ты параллельно…
— Да, шеф, именно это я вам и объясняю.
— Пардон, а отчего же сегодня такая откровенность? Может быть, пора позвать журналистов?
— Может, и пора. Во всяком случае, я не возражаю… Кстати, хорошая мысль! Черт, а я и не подумал! Ведь, пожалуй, именно пресса нас и спасет…
— Постой, Лэн, что ты несешь такое?!
— Да все очень просто, шеф. Мне вчера передали спецпочтой, что я уволен из конторы по собственному желанию без выходного пособия, и под занавес мягко так намекнули: «…в связи с полным и окончательным расформированием всех структурных подразделений РВР согласно Указу Его Императорского Величества за номером таким-то». Точка. Ладно, выпей теперь свою рюмку водки, и я с тобой выпью.
Но Симон пить не стал. Ему вдруг показалось, что кто-то разбил у него под черепом пузырек со штемпельной краской, и холодная липкая черная жидкость, растворяя кости и мягкие ткани, заструилась вниз по позвоночному столбу. Такого страха он не испытывал ещё никогда в жизни. Заговор Посвященных. Вот он — заговор Посвященных. Он уже слышал, отчетливо слышал голос Микиса Золотых, который звонит ему и спокойно сообщает о полном и окончательном расформировании органов КГБ, а дальше… Дальше уже не важно что.
— Кому такое под силу?
Оказывается, бродяга Лэн продолжал говорить. Он все-таки тяпнул рюмку водки, а потом сразу закурил чудовищно несовременную, времен исторического материализма папиросу, и над столом поплыл сизоватый дым с тяжелым, прямо-таки удушливым запахом.
— Кому такое под силу? — повторил Ланселот. — Нашим мелкотравчатым лидерам оппозиции? Полноте! Может, Британской разведке? Смешно, господа! Тогда кому — мафии? Но после четвертого — шестого годов мафии не стало — одни только кланы, и у каждого — свой мелкий интерес. Значит, КГБ? Нет, думаю, такое и госбезопасности не по зубам. Есть только одна реальная и по-настоящему непреодолимая сила. Да, да, да. В последние годы я много занимался хануриками и знаю про них такое, чего не знает и сам Картин с царем-батюшкой на пару. — Ланселот помолчал, глубоко затянулся, выпустил дым и медленно пососал свое пиво. — Раньше я боялся хануриков. Но потом понял: они обычных людей не убивают. Вообще не трогают. Вот почему и сейчас я не боюсь про них говорить. Сейчас — тем более не боюсь. Рядом с вами, шеф, никому не должно быть страшно. Ведь именно вас пригласил Владыка, чтобы говорить с глазу на глаз. Вы, наверное, не понимаете, шеф, такого никогда — НИКОГДА — не было. Владыка не разговаривает с глазу на глаз с обычными людьми. Так что вы хоть и не Посвященный, а человек очень и очень особенный. Ланселот снова замолчал, и Симон спросил его:
— Почему же они убили Верда, если они никогда не убивают обычных людей?
— А Верда не они убили. Верда убил я.
Вот когда Симон по-настоящему напрягся. Убийца признается жандарму в двух случаях: или он снова собирается убить, или сам прощается с жизнью. Третьего не дано. Впрочем, в этом сошедшем с ума мире, где покойники возвращаются с того света, а могучие спецслужбы пасуют перед псевдорелигиозным братством, — в таком мире дано не только третье, но, наверное, ещё и четвертое.
— Понятно, — сказал Симон. — А как же Шкипер?
— Шкипер — исполнитель, и хотя он принадлежит не к моему клану, приказ отдавал именно я, — объяснил Лэн. — Мы эту операцию очень тщательно продумали. Правда, сегодня я сомневаюсь, что она была необходима, но два дня назад… Понимаете, шеф, Верд готовился накатить на Посвященных примитивной грубой силой, а этого нельзя делать, это было бы ещё хуже. Хуже… — Он будто бы засомневался в собственных словах. — Да нет, нет, все-таки… ещё хуже…
И тут Симон выпалил неожиданно для самого себя:
— Ну а при чем здесь хэдейкин?
— В каком смысле? — не понял Лэн.
— Ну, почему Верд интересовался историей появления хэдейкина?
— А-а-а, — протянул Ланселот, загадочно улыбаясь. — Я этого не знал. Стало быть, он и сюда добрался… Хэдейкин, шеф, — это совершенно отдельная песня. Боюсь, уже не успею рассказать. Вы смотрите на часы, шеф?
— Смотрю. У меня ещё есть время.
— Это хорошо, но мне очень не нравятся вот те ребята на красном «опеле».
— Мне тоже, — сказал Симон. Он уже минут пять наблюдал за подъехавшей к ресторану машиной. Той самой. И потому добавил: — Похоже, ты прав. Разговаривать становится некогда. Но только, пожалуйста, ответь мне ещё на один вопрос.
— Я весь внимание, шеф.
— Ты знаешь, кто такая Изольда?
— Долго же вы крепились, шеф… Конечно, знаю, но не до конца. Не все я про неё знаю. И этот клубочек предстоит нам распутывать вместе. Внимание, шеф!
Все. Время «Ч». Двое из красного «опеля» решительной походкой направились в сторону их столика.
Существовало три варианта действий: стрелять первым, ждать или скрываться.