Заговор графа Милорадовича

С лета 1918 года точка зрения «Правды» оставалась единственной, имеющей право на существование, причем в строгих временных границах: нередко попытка исповедывать то, что еще несколько лет назад печаталось в «Правде», могла окончиться весьма плачевно для любителей следовать ортодоксии.

Объективные исторические исследования в коммунистическую эпоху не прекратились, но порядочным ученым приходилось отыскивать ниши и лакуны, не заполненные доверху всеобъемлющим единственно верным учением.

Увы или к счастью, но и коммунистический эксперимент завершился не очень здорово, хотя, на наш взгляд, поводов для уныния нет: в Анголе или Эфиопии жизнь сейчас намного хуже, чем в России — возможно потому, что многие наши ныне здравствующие соотечественники очень старались помочь и этим странам.

Поводов для уныния пока нет, но они могут появиться через полвека или век, если выяснится, что к тому времени жизнь в Анголе и Эфиопии станет все же лучше, чем в России.

Не пора ли, пока не поздно, позабыть о сладких сказочках и попытаться разобраться в том, что же случилось с нашей страной в последние века и почему?

Снова мы имеем гласность лишь с 1990–1991 гг.

Надолго ли?

Воспользуемся, однако, остающейся возможностью.

Прежнее нагромождение лжи и полуправды побуждает современных историков углубляться в частности и детали. Многообразие фактов, требующих корректировки принятых концепций, вполне оправдывает подобный подход. Между тем, в пересмотре нуждаются и сами основы основ прежних легенд, созданных задолго до Советской власти.

Еще в 1848 году однокашник А.С.Пушкина по Лицею барон М.А.Корф в предисловии к своей книге о событиях 14 декабря 1825 года высказался вполне по-современному: «Иностранцы, говоря о России, часто ошибаются даже и тогда, когда хотят [здесь и повсюду ниже выделение слов в цитатах принадлежит самим авторам оригинальных текстов — кроме особо оговоренных случаев] быть правдивыми, а русские писатели ограничены условиями, сколько необходимой, столько же и благодетельной в общественном нашем устройстве, цензуры. Притом, в событиях политических, частные лица знают, большей частью, только внешнюю сторону, одни признаки или видимое проявление предметов, так сказать только свое, тогда как в делах сего рода главный интерес сосредоточивается, часто, на тайных их причинах и на совокупности всех сведений в общей связи. Наконец, есть подробности, которые, таясь в неоглашенных государственных актах, или сохраняясь в личных воспоминаниях самих деятелей, недоступны для массы. От того все изданные доныне описания упомянутого периода времени или наполнены ошибками, пропусками, не редко и преднамеренными умолчаниями, или же повторяют вещи всем известные, с большими только или меньшими украшениями слога и фантазии».

Не принципиально, на наш взгляд, улучшилась ситуация и к настоящему времени, причем применительно не только к отдельным периодам (вроде того, который имел в виду Корф), но и ко всей российской истории последних веков.

Хотя сегодня нужно снять шапку перед профессионалами и энтузиастами, опубликовавшими и проанализировавшими за последние десять-пятнадцать лет огромную массу ранее сокрытых или забытых документов, но общая слабость современных конструктивных концепций снижает результаты их достижений: марксизм позорно ретировался, но оставил после себя нечто худшее, чем просто идеологический вакуум.

Величайшим достижением единственно верного учения остается то, что вдалбливаемые догмы сформировали устойчивый каркас фактов, которые почитаются важнейшими и непререкаемыми; все же остальное — мелочи, не заслуживающие серьезного внимания. В итоге все споры с единственно верным учением вынужденно происходят как бы на его территории, где коммунисты прочно обосновались как в отдельных уголках, так и на широчайших просторах исторических эпох. На самом же деле и самые «непререкаемые факты» — сплошь и рядом ложь и полуправда.