Заговор генералов

А когда вернулся, она уже крепко спала. Он подсунул ей под голову подушку, укрыл одеялом – никакого движения. Не выдержал и залез к ней поближе, обнял и, удивившись вновь охватившему почти бешеному желанию, кинул ее себе на грудь. Похоже, ее разбудил собственный крик. Воробьев вдруг увидел над собой огромные, расширенные в изумлении ее черные зрачки и едва не задохнулся от болезненного, перекрывшего дыхание поцелуя. Она, словно потеряв над собой всякий контроль, извивалась на нем, расцарапывая ногтями до крови, крича и не видя перед собой ничего. Потом задрожала, забилась в конвульсиях и замерла. Открыла глаза, посмотрела как на незнакомого и спокойно заявила:

– Точно. Залетела, ах, твою мать… – боком сползла, перевернулась на спину и закончила: – Ну и ладно. Поглядим… Иди, а? Дай поспать.

Эта новая интонация прямо-таки поразила Воробьева: заговорила, будто хозяйка. Этого еще недоставало! Ну что ж, давай, давай… И следующая мысль, которая вдруг проклюнулась в голове, совсем не удивила его: как бы поудобнее выставить ее?… Вот поспит, и надо будет подбросить ее на Ярославский вокзал. Придумать себе какое-нибудь срочное дело. И правда, не везти ж эту весьма талантливую и столь же неуравновешенную девицу на край света – к чертям на кулички?…

То, что казалось непреодолимым для Ларисы Аркадьевны Ляминой, главного специалиста крупнейшей библиотеки страны и дочери вице-премьера России, для следователя Парфенова было делом техники. Телефонный звонок в дежурную часть ГУВД города Москвы, и перед Игорем появился список всех официально зафиксированных жертв прошедших суток. Среди тех, чьи личности были установлены, Валерия Ильича Комарова не оказалось. Уже слава Богу, поскольку, как утверждала Лариса, Валерий был совершенно трезв, имел при себе, естественно, права и министерское удостоверение и ехал в собственном зеленом «Москвиче» четыреста двенадцатой модели. Что касается «Москвича», то в дорожно-транспортных происшествиях за последние сутки ни один зеленый автомобиль этой марки не фигурировал. Возле дома на Русаковской улице машины тоже не оказалось. Мать Комарова по просьбе Ларисы спускалась во двор, проверяла. Значит, он мог куда-то уехать, причем неожиданно, иначе бы Лариса знала о его планах. Но он твердо уверял ее, что отправляется домой. Никакой логики! Был еще вариант: проверить среди неопознанных трупов. Таких к утру набралось почти с десяток, но это в основном замерзшие бомжи или последней стадии алкоголики. Тридцатилетнего крупного мужчины – сто восемьдесят росту – в серых брюках, сине-белой теплой ковбойке и серой же с меховой подстежкой куртке среди них не было. Слабое, конечно, утешение, но все же.

Парфенов, как мог, постарался успокоить Ларису и хотел уже перейти к своему делу, ради которого он, собственно, и приезжал в библиотеку. Он стал расспрашивать о Елене Георгиевне Красницкой и всем том, что ее окружало. Но Лариса, как ни старалась, ничего путного, оказывается, вспомнить о ней не могла. Нет, могла бы, конечно, но… не сейчас, не в этом состоянии…

Ну, все анкетные данные можно взять в кадрах. Она была работник старый, опытный. Пришла в «ленинку» в начале шестидесятых, после окончания библиотечного института – было такое учебное заведение где-то под Москвой, кажется, в Химках, которое больше напоминало женский монастырь, только с обратным знаком, словом, веселое такое учреждение – и больше уже место работы не меняла. Только росла, достигнув в конце жизни должности заведующей сектором. Более чем завидная карьера. Если правильно понимать иронию. Характер – сложный. Правдолюбка – и этим все сказано. В последние год-два постоянно конфликтовала с начальством, а Зверев и иже с ним только и ждали, когда можно будет без особых усилий выкинуть ее на пенсию. Не дождались. А может, и сами постарались ускорить решение проблемы. Теперь уже, после странного самоубийства начальника охраны Калошина, явного убийства Марины Штерн, гибель Красницкой никак не представляется случайной. Какой там, скажите на милость, газ?! А украденные картины?…

Отец Елены Георгиевны, она рассказывала, обожал передвижников. Впрочем, те, кто был у власти, другого искусства просто и не имели права ценить. Вот и была у него вполне приличная коллекция, в которой присутствовали Серов и Левитан, несколько этюдов Шишкина, Саврасова, Сурикова, репинские рисунки. А еще три больших полотна Айвазовского. Эти – просто музейная редкость. Однако ничего более конкретного об исчезнувших полотнах Лариса припомнить не могла. Видела однажды и мельком. Может, еще кто-нибудь знает? Хотя вряд ли: Елена Георгиевна была человеком малообщительным. В силу вышеупомянутых качеств характера.

В общем, ничего определенного, такого, что можно было бы внести в протокол, узнать Парфенову не удалось. К тому же Лариса не могла никак успокоиться. Или не хотела, кто знает…