Заговор Черной Мессы

К обеду я встал, наскоро перекусил, отправил Митьку на базар (продуктов прикупить, настроение народа выяснить и Шмулинсона на обратном пути захватить), а сам направился к царю. Дело принимало слишком серьезный оборот, и не было гарантии справиться с ним только силами работников милиции. Я намеревался требовать у Гороха более широких полномочий с привлечением основных сил стрелецкой гвардии. Хотя против кого конкретно мы будем воевать – до сих пор оставалось непонятным. В прошлый раз это были шамаханы, но их уже знали, к ним привыкли, кто появится теперь – я даже боялся предполагать. Судя по многозначительным намекам лешего и водяного, работа нам всем предстоит каторжная…

Стрелецкий эскорт, следующий за мной, уже начинал изрядно раздражать. Первоначально их было всего двое, но чем дальше, тем ценнее становилась моя голова в глазах сотника Еремеева, и теперь охрана усилилась до шести человек. Лукошкинский народ уважительно ломал шапки, но за моей спиной не ограничивал себя в разнообразии догадок:

– Гля, гля… сыскной воевода со стрельцами пошел! Видать, на дело… Без дела таким отрядом разве пойдут?

– Ткача Шпильку заарестовывают!

– А за что?

– А он вчерась по пьяни отца Кондрата кобелем брюхатым обозвал!

– Брешешь! Рази ж бывают брюхатые кобели?

– А ты отца Кондрата видел? Ну вот и молчи…

– Эй, сердешные, а зачем на одного ткача-то столько народу?

– Дак он же, супостат, наверняка сопротивление милиции окажет! Я его, аспида, знаю – так и норовит иголкой ширнуть…

– Ох ты ж, страсти какие… Ну, храни Господь нашего участкового…

– Бедовая голова! Поди, в шрамах весь.

– Да уж, человек храбрости отчаянной… Митька с милицейского подворья трепался, будто бы Никита Иванович в боях с преступностью весь как есть израненный! А ему все нипочем – глянь, лицо бледное, гордое…

В общем, наслушался, пока дошли. Горох только что откушал и пожелал видеть меня сию же минуту, пока чай не остыл. Для спокойствия седобородых бояр это звучало как «А подать каналью пред мои грозные очи!», но на самом деле охранные стрельцы улыбались в усы, сурово сопровождая меня в царские покои. Горох отослал всех, самолично налил мне большую чашку ароматного чая и булькнул две ложки сахару:

– Заморский, купцы аглицкие два мешка презентовали. Это вот «Граф Грей» с бергамотом… Вроде зверь такой здоровенный, а?

– Нет, – улыбнулся я, – бергамот – это растение, а зверь такой есть – бегемот или гиппопотам.

– Образование… – без зависти, но с легкой грустью отметил царь. – Я вот вроде немалому обучен, а в животных не силен. Как там правильно наука эта называется?

– Если про животных, то зоология, а про растения – уже ботаника. А все вместе – биология.

– Вот, вот… и купец аглицкий тоже мне все о ценности биологического состава толковал. Хорош чай-то?

– Очень. А что, у купцов опытный переводчик?

– Зачем он мне? – пожал плечами Горох. – Языкам-то мы, слава богу, с малолетства обучены.

– Как это? – не поверил я.

– Ну, аглицкому, франкскому да италийскому всех царевичей учат. Государства эти сильные, богатые, язык знать надобно. А прочие…

– Что?!

– Я говорю – прочие, – невозмутимо продолжал царь, – они специального обучения не требуют, их как-то само собой знаешь. Немецкий, польский, финский, шведский, татарский, персидский… Все соседи наши, ихней речью поневоле говорить будешь.

– Да вы полиглот!

– Пылеглот?! Ну ты… это… говори, да не заговаривайся! – побурел от обиды государь.

– Полиглот – это уважительное звание человека, говорящего на нескольких языках, – поспешил объясниться я.

Горох понимающе кивнул. Лично для меня это был очередной «щелчок по носу», чтоб не зазнавался. Я-то в глубине души считал себя в плане образования на две головы выше любого лукошкинского ученого и… нате вам! Царь Горох свободно владеет несколькими языками, даже не задумываясь о том, какое это достижение. Царский рейтинг резко вырос в моих глазах…

– Ладно, хватит чаевничать, – решил Горох после третьей чашки. – Ты ведь не за плюшками сюда прибежал, докладывай.

Я предельно коротко описал свою встречу с лешим и водяным и, как можно деликатнее, о шести убитых стрельцах и перестрелке у главных ворот. Не помогло… Знал ведь, что может случиться, но и промолчать не мог. Горох вспылил так резко, что опрокинул стол. Медный самовар гулко бухнулся на пол, посуда разлетелась во все стороны, роскошный ковер оказался залит медом и вареньем.

– Стража! Всех в ружье! Чтоб гвардия конная сию же минуту у крыльца стояла. А ты молчи, сыскной воевода!

– А я еще ничего и не сказал.

– Вот и молчи!

– Ну и пожалуйста, – отвернулся я.

– Нет уж, ты скажи! – мгновенно завелся царь, пока стрельцы носились туда-сюда, выполняя монаршие указания. – Ты мне сейчас скажи, что я тут законы нарушаю, презумпции невиновности всякие… Мне немчура будет в столице моих же людей душить, а я их дипломатической неприкосновенностью потчевать, да?!

– Ну, гвардию-то зачем? Арестовать надо всего одного человека. Посол наверняка окажет всестороннее содействие, немцы чтут порядок.