Загон предубойного содержания

— В Новопречистенскую пусть бабки ходят замаливать, что в молодости наблядовали. Поп Аркадий — он на службе. А человек служебный, он тебе никогда правду не скажет, а скажет то, что ему начальство говорить велит. А начальство у него не бог, а митрополит.

— Да кобель с ним, с митрополитом… ты говори чё дальше было!

— А дальше, еду я, Лёха, обратно домой на батином Урале, пацан ещё, рулить тяжело, коляску-то на ухабах заносит, а меня от радости так всего и распирает: воротил я бога обратно людям!

— Ну и как, воротил что-ли?

— Ждал я долго, Лёха, от бога весточки, да так и не долждался. Правда через год у того коровника, что из монастырского кирпича построили, стена рухнула, и крыша провалилась внутрь. Пять коров убило, одной ногу оторвало, её тоже забили прямо там же, и ещё это — Савелию Ефимкину… ну, Пашки Ефимкина отцу — он как раз там скотником был — хребёт балкой переломило. Он потом в районной больнице помер через три недели. Вот тут-то и понял я, что зазря я тех мандовошек пожёг, и что оставил нас бог уже навсегда. Если бы бог и вправду вернулся, он бы первым делом мне хребёт переломил! А то, Пашкиному отцу, да через год…. Вообще, Пашкин отец-то тут с какого боку?

— Откуда ты знаешь, Митяй! Как ты могёшь за бога думать? А можеть, он всю деревню за тебя наказал и захуярил по кому пришлось! И пришлось как раз по Пашкиному отцу. Ты об энтом не думал?

— Да ладны тебе! Там потом следователь приезжал и дознание делал. Ну и оказалось что каменщики из авдеевской бригады, какие кладку ложили, попиздили весь цемент четырёхсотой марки и налево продали — на водку они так калымили. А мы-то всё думали, чё это Авдеев всю дорогу пьяный, и вся его бригада тоже в дребодан? На какие-такие деньги? А они вона… И кладку положили пьяную, почти что с одним песком заместо раствора. Так и чё ж ей было не завалиться? Так что всё, Лёха. Не вернётся к нам бог никогда. Таперича каждный должон думать сам об себя. И тебе тоже надо жизнь свою решать самому, ни на кого не надеяться.

— Дык, Митяй, я же только сейчас решил.

— Нет, Лёха, не всё ты ещё решил. Ты главного не скумекал, что мы все живём не по правде. Оттого тебе и чернуха снится. А ты возьми и дойди до конца. Найди себе жертву, как ты сам сказал, и убей её правильно, так как надо. Один раз сделашь как правильно, и тогда поймёшь, как у тебе внутре всё было неправильно, и как во всей жизни тоже всё неправильно. Ну, ни себя, ни жизнь переделать конечно нельзя, но легче стать всё равно должно. Так что давай, принеси, Лёха, жертву. Глядишь, и чернуха твоя пройдёт.

Лёха выразил своё согласие с мнением приятеля новым энергичным тычком кулака в его бедро.

— Да заебал уже, блин, кулаком-то тыкать… — беззлобно ругнулся Митяй, вернув тычок приятелю в бок. Лёха молча принял солидный кулак товарища слегка хрустнувшими рёбрами, и при этом не только не поморщился, а наоборот — блаженно осклабился, обнажив крупные жёлтые клыки, наподобие волчьих.

Между тем докладчик, сделав очередной глоток воды из стакана, продолжил:

— Крупный рогатый скот обескровливают следующим образом: закольщик делает по передней линии шеи разрез шкуры длиной тридцать-тридцать пять сантиметров, затем отделяет небольшую часть пищевода от трахеи и накладывает на него лигатуру. Наложив лигатуру, он вводит через разрез шкуры по направлению вперед к грудной клетке нож, вскрывает одновременно переднюю аорту и переднюю полую вену. Снимают шкуры с туш сразу же после обескровливания, быстро, не допуская при этом порезов шкуры, повреждения мышечной ткани, оставления на шкуре прирезей и загрязнений.

— Шкура… сука… убью… зарежу, блядь!.. — неожиданно прохрипел Лёха, и глаза его зажглись злобным жёлтым огнём, как у матёрого волка. На его сжатых веснушчатых кулаках бугристо вздулись тёмные вены. Несколько сидящих недалеко работников с беспокойством оглянулись на голос. Забойщик медленно разжал пальцы рук и с трудом пригасил страшный волчий блеск в глазах.

***

— Ну что, дорогой коллега… Где-то через час мне надо будет приступить к своим обязанностям проводника. Кстати, для справки, пропускная способность нашего убойного цеха примерно сто голов в час. А пока есть время, не могли бы вы рассказать о вашей прошлой жизни?