Загадочная пленница Карибов

Маленький ученый непонимающе прищурился:

— Э… простите, что?

— Спасибо! — расплылся в улыбке О’Могрейн. — Я всего лишь сказал «спасибо».

— Хм. — Магистр блеснул глазами за своими окулярами. — А как будет «не стоит благодарности» на вашем диковинном языке?

— Ta fáilte romhat.

— Ну, значит: Та fáilte romhat.

Штурман рассмеялся:

— Ваше произношение оставляет желать лучшего, но для начала неплохо!

Польщенный Магистр поклонился:

— Go raibh maith agat, мистер! Вот, возьмите еще эту перевязь и повесьте на нее руку. Увидите, она творит чудеса!

А Витус добавил:

— При условии, что на ближайшие два-три дня вы будете отстранены от работы.

О’Могрейн, который уже было собрался сунуть руку в петлю перевязи, стал чрезвычайно серьезен:

— Но это невозможно, кирургик! Корабль не может без меня обойтись. И пока вторая моя рука еще здорова, я буду исполнять свой долг. Сейчас вот мне предстоит контрольный обход всех палуб, который невозможно отменить, потому что от анализа обстановки зависит наше дальнейшее плавание.

На лбу маленького ученого образовалась глубокая складка:

— Ага, понял. Что ж, сэр, это ваша рука, с которой вы можете поступать, как хотите, но скажите… А как вы посмотрите на то, чтобы мы с кирургиком сопровождали вас? Прием окончен, и, насколько я знаю своего друга, он никогда не откажется от такого рискованного предприятия.

— Видит Бог, никогда! — глаза Витуса заблестели.

— Ладно, за мной не постоит, джентльмены. — О’Могрейн уже снова улыбался. Он стремительно повернулся и пошел из кубрика. — Вас не затруднит, Магистр, нести фонарь? Go raibh maith agat! Вот увидите, это настоящая акробатика, особенно для человека, который может действовать только одной рукой!

— Та fáilte romhat, штурман.

— Обычно я начинаю инспектирование с трюмов, а затем палуба за палубой снова поднимаюсь на свет Божий. — О’Могрейн, карабкаясь по первым сходням, ведущим вниз, остановился и предупредительно поднял палец:

— Прежде всего берегите головы, джентльмены. Говорю, что знаю по собственному горькому опыту.

После бесчисленного количества ступеней, переходов, дверей из одного отсека в другой, которые они вынуждены были преодолевать в полусогнутом состоянии, троица наконец достигла самого чрева корабля. Витус и Магистр давно уже потеряли ориентацию.

— Господин Магистр, повесьте фонарь вон на тот крюк, — кивнул штурман.

Свет лампы слабо освещал помещение, в котором стоял затхлый запах мяса и застоявшейся воды.

— Мы на самом внешнем буге, в носовой части корабля, — пояснил штурман. — В мешках, которые вы там видите, солонина и бобы. Хотя должен сказать, что неприкосновенный запас солонины у нас не слишком велик, э… думаю, джентльмены, вы догадываетесь, почему.

— Догадываемся, догадываемся, — покивал маленький ученый. — Гопля! — Он резко отпрыгнул в сторону, потому что нечто стремительное пронеслось, коснувшись его ноги.

О’Могрейн засмеялся:

— Одна из многочисленных крыс. Не обращайте внимания, они здесь вездесущи.

Правой, здоровой, рукой он снял фонарь и тщательно осмотрел стены корабля в его неверном свете. Закончив осмотр, штурман довольно пробормотал себе под нос:

— Ты славный парень, мой «Галант»! По крайней мере, довольно крепок в этой части. — Он поставил фонарь и погладил флор с такой нежностью, словно ласкал ножку крутобедрой матроны. — Теперь идемте к транцу!

По дороге к корме — Магистр, конечно, снова нес фонарь — О’Могрейн показал обоим друзьям штабеля старого такелажа, несколько запасных парусов в довольно плачевном состоянии, которое штурман объяснил тем, что Стаут в целях экономии не принял на службу парусного мастера. Далее — большие, лежащие на боку бочки, в которых булькала влага полноводного острова Мадейры, различные грузы, естественно, предназначенные для Нового Света, на которых капитан надеялся сказочно разжиться. Здесь были разнообразные металлические орудия вроде лопат, мотыг, молотов, клещей, за ними нехитрая сельскохозяйственная техника и двенадцать крепко принайтованных четырехфунтовых труб из чистейшей английской бронзы, которые должны будут принести особый доход. Поодаль несколько ткацких станков, кое-что из одежды всех размеров, обувь, шали, шляпы… — короче говоря, все то, что за океаном не так-то легко достать, а поэтому оплачивается звонким серебром. Самым ценным предметом в этой сокровищнице был клавесин со звучным металлическим тембром, благородный инструмент с резной позолотой. Правда, звук, извлекаемый из него, постоянно был одной силы, сколь усердно ни дави на клавиши.

— Ух ты! А это что такое? — Маленький ученый с любопытством осветил диковинный предмет.

— Музыкальный инструмент, господин Магистр, — ответил штурман, который как раз проверял, надежно ли закреплен дорогой товар. — Наверное, для жены какого-нибудь богатого плантатора, тоскующей по культуре. Идемте дальше. — Он пошел вперед, обогнул ряды запечатанных винных кувшинов, ящиков с книгами, мешков с семенами и остановился у группы значительно меньших бочонков.