Читаем Загадочная пленница Карибов полностью

— А что, на тебя уже нападали?

— Да, было дело, — по лицу Хафа скользнула тень. — Давно. Но я до сих пор не могу забыть того ужаса. Прости, но мне не хотелось бы об этом говорить.

— Все в порядке, Хаф, — вмешалась Феба, которая успела оглядеться. — А где ты готовишь? Или ты вообще не готовишь?

— Редко. А уж если варю или жарю что-то, то в мастерской.

— Что?! В мастерской? Как это?

— Терпение, Феба, всему свое время. Проходите, садитесь, где нравится, и отдохните немного для начала. Сейчас я принесу чего-нибудь хлебнуть и перекусить.

— Вот это дело! — Феба вздохнула и уселась на постель рядом с кошачьим ложем.

Днем позже друзья уже чувствовали себя в меру окрепшими, чтобы последовать за хозяином и осмотреть его маленькое государство. Хаф начал с кладовой, в изобилии наполненной всякой всячиной. Здесь стояли ряды толстопузых бочек с фасолью, сушеными фруктами и початками кукурузы. По углам большими кусками было развешано копченое мясо.

Магистр потянул носом:

— Пахнет приятнее, чем все все ароматы Аравии вместе взятые!

— Уи-уи, а щё кучерявее пошамать. Копщеное мясо и фасоль на зуб луще, чем клецки из воздуха и супщик с ветром, — влез Коротышка.

Феба восхищенно согласилась с ним:

— Точно, здесь с голодухи не помрешь, нет, не помрешь.

Хаф показал на чистый свободный угол:

— Я подумал, тебе было бы здесь удобно, Феба. Ведь… э-э… неудобно… долгое время… э-э… жить в одной комнате с нами, мужчинами… — Он, смутившись, замолчал.

— Как это мило, Хаф! Клянусь костями моей матери, ты такой милый!

Хаф заспешил дальше. Он провел их через следующие помещения, заполненные различным инструментом, затем вывел из дома и с гордостью показал свой двор. Здесь был хлев с козами, свинарник, курятник. В просторном курятнике посреди кур стоял Джек, словно адмирал. Он заливисто прокукарекал, заприметив на пороге гостей. Феба стремглав бросилась внутрь.

— Ой, Джек, старый изверг! Как ты? Хорошо ведь тебе здесь, среди курочек? Правда, хорошо? — она повертела головой и обнаружила миску с зерном. — Рад видеть Фебу, а? Хочешь, Феба тебя покормит? Цып-цып-цып! Ладно уж, бери с руки, ты у меня бравый парень, бравый.

Джек, молодцевато склонив голову, склевал с ее руки зерна, стукнул еще раз клювом, словно благодарил, и важно прошествовал к своим курам.

— Что, изверг, больше нет времени для Фебы, да? Да ладно, Феба не обижается, Феба тебя понимает.

Хаф улыбался, глядя на нее.

— Хорошо ты умеешь обращаться с животными, Феба! — Он открыл загородку, чтобы Джек со своим гаремом мог поискать червячка на свободе, а потом махнул в сторону постройки на краю своих угодий. — А там моя кузница.

Гости пересекли двор и вслед за хозяином вошли в кузницу. Хаф тут же поспешил к кузнечной печи в углу. Печь представляла собой каменную кладку семи футов высотой с боковым отверстием для притока воздуха.

Рядом с горном были кузнечные меха разной величины. Они могли запускаться по отдельности водяным колесом, установленным снаружи.

Первым делом Хаф проверил жар в горне. Взяв кочергу, он поворошил ею внутри.

— В хорошем горне огонь никогда не должен потухать, — пояснил он. — Это как с человеком. С годами он становится мудрее — так и огонь с годами становится ценнее. Хорошая работа может получиться только при хорошем огне. — Он подбросил в печь пару сухих вылежавшихся поленьев тропической древесины и взялся за ручной горн. Почти мгновенно угли посветлели, и поленья обхватили языки пламени. — Ничего нет в нашем деле важнее, чем правильный жар. Если упустил, то ни лучшее сырье, ни лучший инструмент не помогут.

Друзья согласились с Хафом, в то же время оглядывая кузницу. Перед горном стояло большое корыто, наполненное водой, которое служило для закалки стали. Над ним нависала деревянная воронка, сужавшаяся кверху. Она квадратной трубой уходила через крышу вверх. На самом горне, под рукой, висели разного размера и длины клещи. Закопченные стены были увешаны и другими инструментами: кронциркулями, лучковыми пилами, угольниками, кузнечными зубилами, напильниками. На крепко сколоченном столе возле наковальни лежали молоты и молотки — от тяжелого кузнечного до маленького ручного.

В дальнем углу покоился четырехфутовый колокол, а рядом, на скамейке, были разложены шпаги и мечи.

— Это все ты изготовил? — спросил маленький ученый.

— В основном да, — ответил старик. — Есть и такие вещи, которые мне принесли для ремонта. — Хаф взял в руки сильно затупленную шпагу. — Смотрите, как зазубрено лезвие. Я ее прокую заново, закалю, отшлифую и отполирую. Будет как новая. — Он улыбнулся.

Витус спросил:

— А как узнать вещь, выкованную тобой?

Хаф наморщил лоб:

— Хороший кузнец всегда отличит свою работу от тысячи других. Но есть и еще кое-что, по чему другой человек может узнать автора. Это оригинальное клеймо, которое каждый кузнец ставит на свой клинок, — он указал на место под гардой. Там было выгравировано большими буквами:

HAFFISSIS ME FECIT ANNO 1569

— Надпись на латыни, — продолжал Хаф, — и обозначает она: «Хафисис меня сделал в году 1569».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза