Загадка Веры Холодной

После Вера удивлялась своему самообладанию. Впору было самой в обморок падать возле Клаши, а не Ульяну успокаивать. Но откуда что взялось. Вера была спокойна, почти спокойна, только на Клашу старалась не смотреть, очень уж страшно та выглядела.

В кухне Ульяна упала грудью на табурет и разрыдалась. Вера опустилась рядом с ней на колени и гладила ее по голове. Хлопнула входная дверь, потом хлопнула еще раз, послышались чьи-то тяжелые шаги, голос Владимира, голос дворника, чей-то еще голос… Вера ощутила настоятельное желание помолиться. Она трижды перекрестилась и обратилась к Богу с просьбой спасти Клашу. Ульяна перестала рыдать и тоже последовала Вериному примеру. Молились они долго. Когда закончили и выглянули в коридор, там уже никого не было. Осколки посуды вперемешку с раздавленными пирожками все так же лежали на полу, только подноса не было.

– Поднос украли, аспиды! – ахнула Ульяна. – Такой поднос рублей двадцать стоит, если не четвертной[38]! Ох, что творят! На глазах! Вот анчуткино племя!

– Давай приберем! – строго сказала Вера, которой сожаления по поводу подноса, да еще и чужого, хозяйского, в такой трагический момент показались неуместными.

– Сама справлюсь, – буркнула Ульяна. – Нечего вам руки марать, еще порежетесь стеклом-то.

Она принесла из кухни веник, совок и помойное ведро и бойко принялась наводить порядок. Вера, без труда догадавшись, что Владимир повез Клашу в больницу, спустилась во двор, надеясь выведать у дворника, голос которого она недавно слышала, какие-нибудь подробности. Настроение было взвинченное, хотелось что-то делать.

Дворник Егор пребывал в смятении, заметном с первого взгляда. Обычно румяный, порой после того, как выпьет водки, даже очень румяный, сейчас он был бледен. Подбородок Егора трясся, отчего по-козлиному дрожала его жидкая бороденка, что при иных обстоятельствах выглядело бы очень смешно. Глаза его никак не могли остановиться на чем-либо. Они постоянно бегали в разные стороны, и оттого казалось, что дворник кого-то испуганно высматривает. Бедняжка, подумала Вера, глядя на Егора, он ведь, кажется, был влюблен в Клашу, переживает. Свой всегдашний картуз Егор где-то оставил или потерял. Вера обратила внимание на то, что дворник, несмотря на свой молодой еще возраст, уже начал лысеть. «Странно, – подумала она, – а Машенька утверждала, что рыжие никогда не лысеют. Впрочем, Машенька мастерица выдумывать».

Вот ведь странное свойство человеческого ума – думать о неважном и незначительном в самые ответственные или самые трагические моменты. Пока Егор рассказывал, что Владимир вместе с соседом инженером Жеравовым повезли Клашу на извозчике в больницу (а рассказывал он долго, обстоятельно, с мельчайшими подробностями, вплоть до масти запряженной в пролетку кобылы), Вера старалась вспомнить, знаком ли ей кто-то лысый из числа рыжих.

– А поднос Владимир Григорьевич с собой увезли. – От волнения Егор начал путаться в ударениях, чего раньше Вера за ним не замечала. – Сперва его Виталий Константиныч, господин инженер, у Клавдии под головой держали, чтобы, значит, на ступеньки у ней изо рта не текло, а потом забрали с собой…

Вере это показалось удивительным настолько, что она перестала думать о рыжих. Ну натекло бы на ступеньки, так что с того? И зачем понадобилось увозить поднос с собой. Немного подумав, она решила, что Жеравов, наверное, действовал так с перепугу. Люди же иногда с перепугу теряются и совершают самые странные действия, смысл которых сами понять не могут. Об этом часто пишут в книгах, даже какой-то медицинский термин для подобных действий придумали. А почему поднос забрали с собой, понятно. Наверх его относить времени не было, а Егору оставлять не захотели, побоялись, что пропьет. Хотя Егор не настолько, кажется, глуп, чтобы пропивать полученную при свидетелях ценную вещь, но лучше не вводить человека в искушение, особенно если знаешь за ним слабости определенного рода.

Владимир приехал уже ближе к вечеру, хмурый, даже сердитый, и не один, а с полицейскими чинами. Полицейские были похожи друг на друга, словно единоутробные братья – здоровые, суровые, краснолицые, усатые, громогласные. Они представились, но Вера сразу же запуталась в том, кто из них пристав, кто околоточный, а кто надзиратель сыскной полиции. Первым делом один из полицейских поинтересовался ведром, в которое Клаша выбросила муку. Перепуганная донельзя Ульяна пролепетала, что вынесла ведро, и была тут же, совершенно безвинно, обозвана дурой. Когда же она сказала, что ведро велела вынести хозяйка, полицейский обернулся к Вере, поднес руку к козырьку фуражки и буркнул: «Прошу прощения, сударыня» – и велел Ульяне показать, куда она вылила помои.

– Куда, как не в выгреб[39]? – удивилась такому глупому вопросу Ульяна. – Нешто на улицу вылью?