Загадка о тигрином следе

Когда они вышли на улицу, о казались там, где их не могут подслушать, подполковник возбуждённо объявил:

– Противник сам идёт к нам в капкан!

– Вы уверены, что за дверью кто-то был?

Ягелло покачал головой и развёл руками, как делают люди, когда им все настолько очевидно, что уже и говорить не о чём.

– Считайте, что у нас с вами сложился пасьянс! Ваш Джокер почти у нас в кармане. Не знаю, что ему нужно в вашей экспедиции, но такая информация, которую мы ему бросили в качестве наживки, заинтересует любого шпиона. И у него есть только одна возможность предупредить своих, – это воспользоваться искровым телеграфом. А не сообщить он не может, иначе с него спросят очень сурово, почему он не предотвратил сговор большевистских эмиссаров с пуштунами. Так что будем предстоящей ночью ловить вашего шута.

Глава 77

Вечером члены штаба экспедиции собрались в бывшем офицерском собрании. Комиссар Лаптев рвал звонкие струны взятой «на прокат» у чехов гитары, и заунывные звуки плыли по комнате. Нарочито вульгарным голосом с надрывом Гранит исполнял странный романс, причём почему-то от лица женщины:

Не смотрите вы так сквозь прищур ваших глаз
Джентльмены, бароны и леди…
Я за двадцать минут опьянеть не смогла
От бокала французского бренди.

И дальше следовал припев:

Ведь я – институтка, я дочь камергера,
Я – черная моль, я летучая мышь!
Вино энд мужчины – вот моя атмосфера,
Приют эмигрантов, свободный Париж!

Между тем Ягелло и Одиссей тайно условились с Якубом Гораком, что чех будет всю эту ночь находится при телеграфе, чтобы не допустить тайной радиопередачи. За это ему и его товарищам было обещано место в экспедиции и возможность по возвращении группы в Москву выехать домой с помощью Коминтерна.

Одиссей понимал, что враг скорей всего находится в этой комнате. Он вглядывался в каждое лицо. Но никто не вызвал у Лукова подозрений. Разве что Артур как будто нервничал.

Помимо своих здесь присутствовали трое чехов. Правда теоретически Джокером мог оказаться и кто-то из солдат.

Вскоре Ягелло покинул компанию, сказав, что должен проверить посты. На самом деле по плану подполковник должен был контролировать казарму. Одиссей остался один наблюдать за своим ближайшим окружением. А Лаптев продолжал рвать струны и собственные нервы:

Мой отец в Октябре убежать не успел,
Но для белых он сделал немало;
И однажды холодное слово «расстрел» —
Прозвучал приговор трибунала.

И вот я – институтка, я дочь камергера,
Я – черная моль, я летучая мышь!
Вино энд мужчины – вот моя атмосфера,
Приют эмигрантов, свободный Париж!

Кенингсон играл в шахматы с Артуром. Георгий наблюдал их партию. Кира нашла среди нескольких чудом уцелевших томов местной библиотеки какой-то толстый роман в потёртом переплёте и погрузилась в него. Насыров дремал. Как будто ничего не происходило. И Одиссей решил выйти из прокуренного помещения на свежий воздух. В сумерках окружающие горы выглядели особенно мрачными. Луков вглядывался в их темные очертания, и ему казалось, что на этих склонах всё безжизненно и мертво. Одиссей даже пожалел бедных чехов, которых их занесло из их уютной Европы, где всё выглядит игрушечным, в этот дикий исполинский край.

Одиссей уже знал от чехов, как уныло и однообразно тянулось для них время в этой тюрьме, стенами которой служили эти неприступные горы. Особенно тяжела была первая зимовка. Сама здешняя природа как бы подчеркивает невозможность нормальной жизни в этом мертвом царстве. Ни деревца, всюду камень, галька, песок и непрекращающийся, воющий сутки напролёт ветер. Только один некрасивый колючий кустарник может спорить с суровой здешней природой, давая человеку хорошее топливо и поддерживая зачем-то его тусклую жизнь.

Правда первые два года почта, хотя и редко, но ещё приходила, и все с жадностью хватались за письма и газеты, читая в них новости, совершившиеся полгода назад. Но в начале октября обычно выпадал глубокий снег, закрывая перевалы. Изолированность от мира, тяжелейшие условия жизни привели к тому, что немногие из невольных памирских затворников пережили эти несколько лет. Люди теряли в весе; у них начиналась цинга, анемия. Изнуряли и резкие суточные колебания температуры. Все заработали здесь хронические болезни. Некоторые дошли до умопомешательства. Кто-то тихо угас от затяжной апатии. Другие, напротив, пытались бурно протестовать против своей участи, либо кончали с собой. Четверо ушёл в горы, и там сгинули…