Загадка Идола

- Что случилось? - он нащупал в темноте ее руку и ощутил внезапный прилив нежности к девушке. Ему захотелось успокоить ее, рассказать, как сестре в детстве, поучительные сказки о путешествиях Синдбада-Морехода, о таинственной жизни океанических глубин, о блеске драгоценных, возвращающих старцу радость жизни, камней.

- Ну, что произошло?

В темноте было слышно, как Вероника вытерла слезы.

- Спасибо, Никифор Антонович! - сказала она дрожащим голосом. - Я себя странно почувствовала: как будто ваши мысли передавались мне без слов. Спасибо за добрые мысли. Теперь мне как-то легче рассказать о том, что я видела.

- Что вы видели, Вероника? - спросил он, ласково гладя ее волосы. Ему сразу показалось, что Вероника стремилась на раскопки из-за Павла Игнатьевича. Она ожидала, что Павел Игнатьевич встретит ее с радостью, а получился - выговор. Встреча вышла холодная и сухая. Древняя история! Ему все это было известно, разве не об этом говорила каждая страница пыльных древних рукописей, отражающих давнопрошедшее биение подобной жизни, подобных страданий?

- Она улыбается, Никифор Антонович! - испуганно сказала Вероника и снова заплакала.

- Ну и пусть себе улыбается, - ответил он, еще не понимая, о ком она говорит.

- Она улыбается так зловеще! Мне стало страшно, и я побежала к вам.

- Кто - она? Объясните, Вероника! - сказал он как можно, мягче.

- Ах, да... Мне почему-то казалось, что вы сразу поймете! После обеда я пошла на раскопки, когда вы с Павлом Игнатьевичем увлеклись воспоминаниями, я почувствовала себя лишней. Я разглядывала этих идолов, каменных баб. И вдруг одна каменная баба, когда солнце уже подошло к горизонту, улыбнулась мне - ласково, так дружески, как моя лучшая подруга, которая могла бы у меня быть. Мне стало так легко, хотелось взлететь!

Никифор Антонович попытался сострить:

- Ну и взлетели бы, на здоровье... - И вдруг холодное чувство опасности, как на головокружительной высоте сарыджазской тропы, сдавило сердце.

- Она дружелюбно улыбалась при солнечном свете. Как она переменилась потом! Я долго ходила среди этих надгробий, сохраняющих память об умерших. Я ощутила себя связанной с ними: их угасающие мысли проникали в мой мозг. Им было холодно - я готова была отдать им свое тепло. Эти страдающие тени так тяжело переносили свое заточение в гранитных кристаллических структурах надгробий. Я так предалась им! И что же?!

- Дорогая Вероника! - озабоченно промолвил Никифор Антонович. - Разрешите-ка потрогать ваш лоб. Жар! У меня есть уникальное средство. Поверьте, - торопливо говорил он, отыскивая лекарство, - у вас сразу перестанет болеть голова!

- И что же! - повторила она, как пифия * над трагическим жертвенным, дымящимся кровью, котлом. - Когда я возвращалась в лагерь, подсвечивая тропу фонариком, мне захотелось проститься с этой улыбающейся каменной идолихой. Как ужасно она улыбалась! Она беззвучно хохотала, она издевалась над моим чувством единения с угасающими тенями. Ее гранитные губы были искривлены судорожным хохотом, мне стало так страшно, я сразу вспомнила о вас. Вы, Никифор Антонович, единственный человек, который может защитить меня от издевательства этой каменной бабы!

- Конечно, конечно, - успокаивающе бормотал профессор. Я вас понимаю!

* Пифия - жрица-прорицательница в Древней Греции.

Он вполне и совершенно ясно понял, что такое долгое путешествие, так тягостно повлиявшее и на него самого (а он, невольно, уже думал: как-то придется возвращаться в Каракол? По этим теснинам, по этим козлиным тропам, по этим ледяным карнизам), сломило психику девушки. И разве не он виноват в этом? Ведь ей запрещено было появляться на раскопках. Что за наваждение руководило его поступками?

- Вот, выпейте, Вероника Павловна. Так, а теперь вот люминал. И вы заснете. Я вас, конечно, защищу от посягательств этой каменной бабы!

Он укрыл девушку одеялом и осторожно вышел из палатки.

Стояла тихая ночь. Звезды были так блестящи и близки, что к ним хотелось протянуть руки. Марс в своем Великом противостоянии был кроваво-красен: угасающий зрачок, устремленный на Землю в предсмертном длительном немигании. Марс тянулся к Земле. Он дрожал и расширялся.

Его контуры были непривычны человеческому глазу, не вооруженному оптикой: диаметр Марса увеличился в несколько раз. Никифор Антонович протер глаза.

От костра доносились смех и возбужденные голоса. Соревновались в прыжках через огонь.

ИДОЛ № 17

Утром Никифор Антонович пошел на могильники. Один.

Моросил нудный дождь. День был нерабочий.