Загадка Фестского диска и змеепоклонники

Я, не двигаясь, сидел на вершине башни, глубоко убежденный, что тут вот и находится место для таких размышлений, что его именно с этой целью создали. Я едва замечал снующих внизу людей — копии меня самого, ибо меня не могли обмануть какие-то психо- или морфологические различия: один образец нас создал, одна ветвь дерева дала одинаковые плоды. Один — отражение других. Скопированный с подобных, человек был результатом процессов копирования образца. Неправда, что он был неповторимым созданием! Весь он был неуклонным повторением, за исключением тех случаев, когда случались ошибки или мелкие нарушения при генетическом копировании.

Я смотрел на святыни, на их упорядоченность, лад, гармонию, рождающие покой. Их каменное существование,' их пребывание в ткани зеленых взгорий и пущ было таким же полным и органичным, как и пребывание атомов в кристаллической решетке. Я думал, что майя знали все, что могущество порождающей образец был им уже знаком. Впрочем, как и соседним, родственным народам. Они должны были видеть эту повторяющую силу при рождении человека. Чем, если не умножением, были у них, в их изображениях эти деления дерева, эти полосы, копирующие одна другую; разделяющиеся ленты-близнецы, делящиеся хромосомы; согнутые в ярма палочки, переносящие знание с одного живого существа на другое, растущее. Жизнь, думал я, это самоумножающаяся информация о том, как умножаться.

Именно такими и были человек, животное, растение. Информация, собранная в генах и структуре яйца, строила многоклеточное тело, которое обеспечивало условия для дальнейшего размножения яйца, а с ним — и информации, записанной в генах.

Такой подход наверняка повлиял на способ прочтения мною очередного послания миштеков, содержащегося в кодексе под названием «Иутталь». Я начал с 36-й страницы манускрипта, и остальные последовали за ней. Я приступал к работе, зная, что уже существует обширная библиография предмета. Миштекские книги изучали столько знаменитых исследователей, что я наверняка не отважился бы подкинуть им свои, как говорится, три гроша, если б не нечто вроде приманки, на которую я натолкнулся в трудах самого известного из них — Альфонсо Касо.

Именно он привел доказательства того, что восемь манускриптов, включенных в ту же, что и Нутталь, группу вследствие подобия стиля и изображений, созданы в южной части центральной Мексики. И еще: они содержат генеалогические и исторические записи народа миштеков. Кроме того, Касо дал ключ к их прочтению. Он показал, что содержанием книг является история правящих фамилий в городах Тилантонго и теосакоатль, лежащих в современном штате Оахака, в ареале бытования миштекского языка: рождения, свадьбы, смерти, политические события, войны, завоевания, примирения, религиозные обряды. Касо также установил, что изображенные в этих кодексах истории миштекских царей начинаются с 692 года нашей эры.

И это еще не все. В своем известном труде (1965) Касо писал, что повествования миштеков содержат информацию о «тысячах божественных предков царей, тем самым устанавливая истинную теологию. Земные истории начинаются на» небе».

Именно это утверждение я принял за исходный момент в своих исканиях. Я не нарушал теоретических установок ни этого, ни других ученых, пробуя только показать, что в понятии «неба» у народов древней Центральной Америки может входить также и биогенез, а теогония царей есть, по сути дела, их «биогония». Другой исследователь, Артур Миллер, писал, что космогония и космология этого региона «еще плохо поняты». Более того, по его мнению, манускрипты миштеков выражают в визуальной форме скорее концепции и идеи, нежели целостную картину мира природы. Объяснение же концепций — за это я ухватился — давало столько возможностей для поиска!

Итак, Нутталь, 36-я страница, описывающая

ПРОИСХОЖДЕНИЕ МИШТЕКОВ,

а если шире — вообще рода человеческого. Ни в чем не нарушая толкования пиктограмм, проделанного Касо, я попытался доискаться в них до наиболее глубокого, первоначального значения.

Вот перед нами струи воды — поток, разветвляющийся на многочисленные рукава, оканчивающиеся драгоценными камнями — символами клеток. У меня уже были серьезные основания, чтобы, следуя за Зелером, который называл вот такпоказанную жидкость живой водой, считать ее изображением живой субстанции вообще. Правда, Зелер в этом символе усматривал скорее кровь, однако не подтвердил своей догадки доказательствами. Я считал, что важным объяснением тут могут быть символы клеток и цвет воды: не красный, а бирюзовый — цвет драгоценного камня, и это позволило мне утверждать, что тут речь идет вовсе не о крови,

Начал я с хвоста змея, вытянутое тело которого было расположено в соответствии с направлением чтения кодексов — справа налево, а скорее всего о клеточной плазме — этой живой полужидкой, желеобразной массе, которая образует все организмы мира. Поэтому победоносное движение биомассы есть не что иное, как лавина этой плазмы, пополняемой плазмы — мириадов клеток бесконечно рождающихся растений и существ.