Загадка Бомарше

— Не могу понять я вас. Что движет вашей жизнью? В театре вы на вторых ролях, живете черт знает в каких условиях, вынуждены до ночи отмывать свой театрик от дневной грязи. И при этом уверены, что все идет так, как и должно идти и ничего лучше быть просто не может.

— Я действительно в этом уверена. Благодаря этому мне так легче жить. А вот вам жить очень трудно. А знаете, почему?

— Не знаю, но жажду узнать. Почти не сомневаюсь, что сейчас услышу великое откровение.

— Вам трудно жить, потому что вы в жизни заняты только одним делом вы носитесь с самим собой. И пьесу написали о человеке, который до конца своих дней был занят тем же самым.

— Но он был гениальным человеком. А разве гений не должен посвятить свою жизнь самому себе.

— Но был ли ваш гений счастлив. Даже если и был, то не больше, чем самый обычный смертный. Если бы он меньше носился с собой, то он бы и написал больше замечательных пьес. А так всего две.

— Да причем тут количество. Да хоть бы одну. Да хоть бы полпьесы, но замечательную!

— Вы правы, количество тут ни причем. Но сколькими ненужными, пустыми делами он занимался, сколько сил растратил на всякую ерунду. Когда я узнала, что мы будем ставить вашу пьесу о Бомарше, то перечитала много о нем книг и поняла, что большая часть его таланта ушла в песок. Он сделал лишь незначительную долю из того, что мог сделать на самом деле. Мне кажется, в этом и заключается его настоящая драма.

— Я так и полагал, что вы не согласны с моей интерпретацией его жизни и поступков.

— Мне кажется, что в действительности вы писали о самом себе. Ему и вам были даны ключи, но вы не сумели ими ничего открыть. В тот момент, когда вы должны были начать служить другим, вы подумали, что с этого момента это другие должны служить вам. Вместо того, чтобы освобождаться от груза прошлого, вы стали им наполняться. Вас обоих стали переполнять тщеславие, честолюбие, жажда денег и наслаждений. Вы не захотели служить, вы прониклись уверенностью, что это мир должен с вами расплатиться по счетам за ваш талант.

— Но разве гению не должны как раз служить все остальные. Он их обогащает своим содержанием.

— А вот и та самая остановка, к которой мы шли. И дождь усиливается. Как повезло, вон идет трамвай.

Феоктистов вдруг почувствовал сильное недовольство таким развитием событий, он не желал себе признаваться в том, что разговор его захватил и прерывать его ему не хотелось.

— Подождите, мы не договорили, — попытался остановить он ее.

Но в отличие от него, судя по всему, Аркашова такого интереса к разговору не испытывала.

— Извините, но мне надо домой. И я не думаю, что нам надо продолжать наши диалоги. В них нет никакого смысла ни для вас, ни для меня. До свидания.

Трамвай подошел к остановке, его дверца отъехала в сторону, и Аркашова быстро вскочила в открывшийся проем.

Какое-то время Феоктистов смотрел в след отъезжающему трамваю, пока он не исчез в пелене дождя. И только в этот момент он вдруг вспомнил, что с небес хлещет самый настоящий ливень, а его зонт тащится по земле. Он поспешно закрыл себя им от холодных струй и направился в гостиницу. Опять придется пить, тоскливо подумал он.

Глава 8

Пьер Карон, склонившись над столом, стремительно водил пером по листу бумаге. Закончив писать, он отбросил перо и вслух стал читать только что написанное. Сей документ не много ни мало гласил следующее:

«С 13 лет я обучался у своего отца часовому делу, поэтому неудивительно, что воодушевленный его примером и внявший его советам серьезно работать над усовершенствованием часового механизма, в 19 лет я решил отличиться и добиться общественного признания. Спусковой механизм часов давно занимал мое воображение, мысли о том, как устранить его недостатки, упростить и усовершенствовать его устройство не давали мне покоя. Конечно, мое предприятие было довольно дерзким. Множество великих людей, равным коим я никогда не мог бы стать, несмотря на все свое усердие, трудились над решением этой проблемы, но так и не смогли добиться желанного результата, так что мне и не стоило даже браться за это, но молодость самонадеянна, и, возможно, господа, моя дерзость будет оправдана, если вы признаете мои достижения. Но какое же разочарование постигнет меня, если господину Лепоту удастся с вашей помощью отнять у меня лавры моего открытия! Я уж не говорю о тех оскорблениях, коим господин Лепот публично осыпает меня и моего отца, но, как правило, подобные вещи свидетельствуют о безнадежном положении того, кто их предпринимает, тем самым он покрывает себя позором. Мне будет достаточно, господа, если ваше решение вернет мне славу, которую хочет отнять у меня мой противник; надеюсь на вашу справедливость и вашу компетентность. Карон-сын».

Пьер довольно улыбнулся, отбросил написанное, и порывисто встал со стула.