Он ушел из этого учреждения, по обыкновению отряхнув перышки, и вновь продолжал выступать в разных полулегальных залах и пел: «Ах, война, что ж ты сделала, подлая!..» И ничего. Никто не трогал. И мысль о недавнем постыдном компромиссе не очень ему докучала. Но появилось одно беспроигрышное средство: стоило закружиться голове от восхищения только что нафантазированными свеженькими стихами, как словно кто-то ударял под локоток и рука тянулась к чужой книге, а там были такие стихи, такие стихи, что сразу же всё становилось на свои места и незачем было суетиться и сучить ножками в предчувствии славы. Кто-то очень бесчувственный и недобрый сказал как-то, что слава — штука посмертная. Как ни горько было это слышать — на том и порешили.
Он заметно успокоился, собрался было улечься, как позвонили из Лондона.
— Господин Отар Отарыч, — отчетливо проговорили в трубке, — с вами говорит Смит из «Гардиан».
— Очень приятно, — сказал Иван Иваныч, удивляясь чистому русскому произношению мистера Смита.
— Я бы хотел взять у вас интервью…
— По телефону? — удивился Иван Иваныч.
— Нет, зачем же, — рассмеялся мистер Смит.
— А вы где?
— Я в Лондоне, но прилечу, если вы…
— Пожалуйста, когда?
— Ну, допустим, послезавтра утром, если вы не против.
— Пожалуйста, — крикнул в трубку Иван Иваныч, — прилетайте.
Он глянул в зеркало. Там суетился некто с голодным блеском в глазах и с широко раскрытым ртом… «Кто этот безумец?» — спросил он, уже приходя в себя и даже торжествуя. Он восхитился легкостью, с которой мистер Смит делал свои дела. Так в восхищении и заснул.
На следующий день под вечер явился Эдик с большой сумкой, набитой книгами. Четыре тома Гумилева Иван Иваныч сразу же отложил в сторону и принялся разглядывать остальные. Обложки жгли руки. Одно название было замечательнее другого. Мысль о том, что это предосудительно, пока не возникала. Пальцы дрожали от вожделения и фантастичности происходящего. «Портреты революционеров» Л. Троцкого, «КГБ» Д. Барона, «История русской смуты» А. Деникина, «Смысл истории» Н. Бердяева, «Лолита» В. Набокова и множество других, столь же прекрасных и бесценных! О любопытство, что сильнее страха! О искушение, сладчайшее и непреодолимое! О чудо, сотворенное его песенками, чем же еще?!
Эдик исчез, оставив гору драгоценных книг. На прощание сказал:
— Если что еще надумаете, пожалуйста, — мне ничего не стоит.
Оставил номер телефона.
Иван Иваныч, утерев со лба пот, словно после удачной охоты, полюбовавшись своим богатством, разложил книги в чемодане и вдруг сообразил, что пот-то холодный! И тут же кто-то стукнул в дверь, едва-едва. Он замер. Стук повторился. Иван Иваныч взглянул с ужасом на чемодан, распухший от книг, и обреченно распахнул дверь — за нею никого не было. «Перст судьбы», — жалко усмехнулся он и позвонил в соседний номер к Арнольду.
— Лотков, зайди ко мне.
Арнольд, одуревающий от вечернего одиночества, явился тотчас же.
— Вот, — небрежно сказал Иван Иваныч, — это тебе, — и ткнул пальцем в четырехтомник.
Арнольд вспыхнул, протянул к книгам свою широкую крестьянскую ручищу, зажмурился, коснулся обложки скрюченным пальцем и тотчас отскочил.
— Старик, — прохрипел он, — кто этот человек?!
— Да ты что, — рассмеялся Иван Иваныч. — Дарят — бери, Гумилев все-таки…
— Но ведь я должен знать, от кого принимаю, — застонал Лотков, не отводя взгляда от четырехтомника.
Иван Иваныч подкупал Лоткова сознательно и жестоко. Арнольд должен был обзавестись книгами во что бы то ни стало, чтобы конец веревочки надежно покоился в пригоршне Ивана Иваныча.
— Это что… какое… это издательство «Посев», — выдавил из себя Лотков непроизносимое там, в Москве, слово, — кто он такой? Почему бесплатно?..
— При чем здесь «Посев»?! — возмутился Иван Иваныч, наглея. — Это мой знакомый. Просто он добрый человек. Он знает, что для нас значат эти книги… Бери, Арнольдик, наслаждайся. А ему это ничего не стоит, поверь мне. Подумаешь, какие-то сто марок…
И тут Арнольд засопел, и большая слеза как бы случайно выкатилась из его глаза.
— Старик, — сказал он в потолок, — кто же нас сделал такими?.. Ну кто?.. Отчего так?.. — Потом помолчал и сказал капризно, но твердо: — И все-таки… от кого этот подарок?.. Что я скажу?..
«Бедный Арнольд», — подумал Иван Иваныч, наблюдая, как страх и вожделение сотрясают этот мощный организм.
— Знаешь, — сказал он с интонациями родственника, обрадовавшись спасительной мысли, — а знаешь, Арнольдик, чем ломать голову, считай, что это я тебе подарил! От меня-то почему бы тебе не взять? Верно? Бери, Арнольд, бери, не усложняй…
Соблазн пересилил, и Лотков, помявшись еще мгновение, протянул свои ручищи:
— Ах, ну если ты… — и обхватил все четыре тома, — если это ты мне даришь… — и прижал их к широкой груди, — от тебя я приму… ты купил и подарил… я приму… — И он медленно двинулся к двери, обнимая книги, словно последнее дитя, обретенное им в трагических обстоятельствах. Так он двигался, и неловко кланялся, и растерянно улыбался.
— Взял? — поинтересовался Эдик, когда они встретились снова.
— Взял, — сказал Иван Иваныч, — у него дрожали руки…