Задолго до Истмата

Итак, пока крепость Гдов быстро расширялась, преобразуясь в будущую столицу русского государства, в политической жизни России тоже происходили перемены. К началу 1702 года устаревшая система приказов окончательно велела долго жить, уступив место министерствам. Бояре и министры Государственной Думы долго кроили и перекраивали сферы приоритетов каждого министерства, лаялись непотребными словами в отсутствие высоких персон, пытались даже кидаться врукопашную. Лаянка шла весь 1701 год. В конце концов приняли проект, по которому Пушкарский, Стрелецкий, Рейтарский и остатки Бронного приказов реорганизовались в министерство обороны, глава Аптекарского приказа стал министром здравоохранения, Посольский приказ был преобразован в министерство иностранных дел, недавно созданный Академический — в министерство образования, Земский, Казенный и Разрядный приказы слились в министерство экономики. Приказ тайных дел соединили с Преображенским приказом и передали в ведение князю-кесарю Ромодановскому под названием министерства государственной безопасности, Разбойный приказ отныне велено именовать министерством внутренних дел, и главе его Апраксину Петру Матвеевичу переданы дела и Холопьего приказа. На основе Ямского приказа создавалось министерство связи и информации, на основе Поместного и Хлебного приказов — министерство сельского хозяйства.

В ноябре вернули из ссылки князя Голицына. Василий Васильевич, которому исполнилось уже пятьдесят восемь лет, был сослан навечно с семьей царем Петром в Каргополь. Но затем его недоброжелатели, видно, посчитав Каргополь недостаточно отдаленным, сослали бывшего фаворита Софьи еще дальше — в Мезень, к Белому морю. Там умерла от цинги почти вся его семья, сам он непонятным способом остался жив. Да сохранил Бог единственную отраду — сына Алексея, с которым и вернулся опальный князь ко двору царицы. Сыну шел уже двадцать девятый год — самый зрелый возраст для мужа.

Глянула царица на бывшего любовника и расплакалась. Старик, да и только! Волосы седые, лицо в морщинах, глаза слезятся от авитаминоза. Расцеловала некогда дорогое лицо. Ласково поприветствовала княжича Алексея, вытерла слезы.

— Ну, здравствуй, батюшка! — горько улыбнулась она. — Уж прости, не сразу тебя нашли. Никто и не ведал, куда тебя отправили после Каргополя. Да и я после девяти лет монастыря сразу не сообразила...

— Ох, Сонюшка! — вздохнул старик. — Двенадцать лет уж прошло, дюжина целая. Я уж совсем старый стал, одна ты не изменилась, хотя чего я, старый, глупость глаголю — ты стала еще красивей!

Царица рассмеялась.

— Вижу, что кумплименты ты говорить не разучился! Хотя и старше ты меня на пятнадцать годков, да не молодею и я. Давай-ка, дружок, отпустим Алексея Васильевича, дабы не скучать ему от стариковских разговоров, а сами посидим и покалякаем. Я специально ради такого дела половину дня освободила...

Князь Василий повернулся к сыну:

— Иди, Алеша, прогуляйся по Москве. Можешь взять мою карету.

Молодой человек поклонился государыне и отцу и быстрым шагом покинул светлицу.

— Пройдем-ка, друг разлюбезный, в мой кабинет, — предложила царица, — подкрепимся и поговорим.

— О чем? — спросил Василий Васильевич — он, конечно, знал о наличии нового фаворита и нынче чувствовал себя не в своей тарелке.

Нет, он не ревновал. Все чувства давно прошли, время, говорят, лечит многие раны. И сердечные, и душевные. Не знал князь, как себя вести с этой новой Софьей, разучился за двенадцать лет с царями гутарить. Видя его неловкость и сама испытывая нечто схожее, Софья Алексеевна мягко улыбнулась и потрепала бывшего любовника по руке.

— Брось, батюшка, себя мытарить. А поговорим мы с тобой немного о том, что было. Подольше поговорим о том, что есть. И хочешь не хочешь, придется говорить о том, что будет. А будет точно — планируем мы изменить в России многое. Пойдем, что ли?

Рука об руку царица с князем прошли в ее кабинет, где накрыт был завтрак на двоих. Молчаливый лакей отодвинул стулья, зажег дополнительные свечи и, повинуясь знаку Софьи, бесшумно удалился.

— Ну что же, князь, — произнесла Софья, — восхвалим Господа за дары его и попросим благословения на все наши начинания, пусть пошлет нам прощение за грехи наши и направит на путь истинный.

— Аминь! — торжественно произнес Голицын. — Не скрою, Соня, необычное у меня сегодня настроение. Испытываю словно некий прилив сил, давно забытое чувство значимости и собственной пользы... Только вот немолодой мой организм притупляет уже все эти чувства. Но хоть на старости порадоваться! Не за себя, так за тебя!

— Налей малаги, Василий! — Она грустно смотрела на старого друга. Причем старого в обоих смыслах. Все эти годы она помнила его таким, как увидала в последний раз, — стройного мужчину с лохматой русой головой, в польском кунтуше, с саблей на боку да в красных шевровых полусапожках с острыми носками. Ничего не осталось, лишь лохматая непокорная голова с непослушными, но уже седыми прядями.

Василий Васильевич взял графин, и царица с болью заметила, что руки его дрожат.