Задолго до Истмата

Старичок поглядел на штрафника из-под мохнатых бровей.

– Не успел прийти, а я уж у него на побегушках! – прогудел он озадаченно.

Алексей виновато потупился.

– Прости, дедушка. Женка моя там в неведеньи...

– Лады! – прервал собеседника дед. – Я сейчас тебя к работе приставлю, да и схожу. Нешто я не понимаю.

– А куды мне, дедушка?

– Куды-куды, – проворчал старик, – на муды! Так твой новый начальник выражается. Пошли, что ль?

Поднялись на третий этаж по широкой лестнице с покрытыми лаком перилами и резными балясинами. Паркетный пол там был устлан широким ковром, у края которого стоял массивный стол секретаря.

– Куды, Матвеич? – спросил дьяк, сидевший за столом.

– На муды! – привычно ответил старик.

Дьяк гнусно захихикал:

– Частенько ты туда ходишь, Матвеич. Гузно опосля нужника чистишь?

– Заткнись, Федька! – посоветовал комендант зарвавшемуся дьяку. – Мозоль отвалится.

Комендант отворил дверь в кабинет и поманил Алексея пальцем:

– Пойдем, мил человек, нам сюда надоть, к Иннокентию свет Михалычу.

В большом светлом кабинете, окна которого были лишь слегка задернуты шторами (по случаю избытка солнца), Алексей не сразу обнаружил самого министра. Иннокентий Михайлович сидел за массивным двухтумбовым столом в самом уголке кабинета, между большой пальмой в чугунной кадке и высоким приспособлением в виде колокола на длинной ножке. Это был торшер, на стойке которого угнездились два горшка с геранью – министр был поклонником фиолетового цвета. Над головой министра висело изображение императрицы – цветное глянцевое фото. Не имеющему никакого представления о таинствах фотографии Алексею картина понравилась.

– Господин министр, – почтительно произнес комендант, – прошу прощения.

Иннокентий Михайлович поднял голову.

– А, Матвеич, друг мой! Рад вас видеть!

Министр вышел из-за стола легкой пружинящей походкой, несмотря на добрых семь пудов веса, и оскалился в приветливой улыбке. Алексей с удивлением отметил, что министр как бы не младше его самого.

– Вот, Иннокентий Михайлович, привел вам человечка. Из этих самых, трудных...

Толстяк перевел взгляд синих глаз на Алексея. Макоедова утром вместо завтрака окатили изрядно водой – два ушата истратили. Хотя в четверг Алексей был в бане, но в кутузке запахи не самые приятные, пришлось стерпеть. Но под взглядом толстяка он почему-то подумал, что надо было вылить на пару ушатов больше.

– За что вас наказали? – полюбопытствовал министр.

– Шалили в шинке, – неопределенно ответил Алексей, – морды били.

Иннокентий Михайлович развеселился. Глянув на коменданта, жестом отпустил его, но старик остался на месте.

– Обещался я вот этому горюну снести весточку до дому, – ответил Матвеич, – давай свой алтын, человече, пойду за петушками для твоих чад. Бабе купить гостинец какой?

– Что душа подскажет! – пожал плечами Алексей и уже вдогонку крикнул: – Дедушка, а деньгу и пропить можешь!

– Непьющий у нас комендант, – заметил министр, – печень шалит.

– Требуха – штука такая, – согласился Макоедов, – ежели прижмет, то и тещу мамой назовешь. А на кой я вам сдался, господин министер? Я ведь и не шибко грамоте разумею, про культуру-то вашу слыхом не слыхивал.

Министр усмехнулся.

– Не слыхивал, говоришь? Людям забывал «здравствуйте» сказать, в суп чужой плевал, под соседской калиткой гадил?

Алексей хмыкнул. Забавный мужик – этот министер.

– Скажете тоже! С детства не приучен.

Иннокентий Михайлович подошел к аквариуму, стоящему на столе, и бросил туда горсть сухого корма.

– Про попугая императрицы слыхал? – спросил он вдруг у Макоедова.

– Кто же про него не слыхал, – осторожно ответил тот, – говорят, ругаться птичка может на языках разных. Забавная птичка.

– Забавная, – согласился министр, – так вот, друг Макоедов, ежели сия птица ругаться зачнет в присутствии Софьи Алексеевны, никто ведь и не подумает, что она – некультурная, верно?

– Что взять с птахи, – пожал плечами Алексей, – божья тварь.

– Человек – тоже божья тварь, и ты, и я, – развеселился Иннокентий Михайлович, – однако тебе и в голову не придет без портов по улице пройти.

Наш герой насторожился.

– К чему вы это, господин министер? – спросил он.

– А вот к чему, – голос министра внезапно изменился, стал серьезным, – ежели ты сейчас подумаешь и ответишь, чем тут мы занимаемся, то служить тебе у меня. А ежели не придумаешь – отправим улицы мести. Да, один момент! Сначала поразмысли, ибо если ляпнешь, что мы учим попугаев в портках вышагивать, то получишь еще десять суток, это я обещаю твердо.