Zαδница Василиска

Последнее слово в устах директрисы прозвучало ругательно и позволило классифицировать тётку окончательно.

Мадам нажала на педаль акселератора и повела мобиль по узким… улицам? Какие, к чёрту, улицы, по коридорам своего заведения.

В семье Олекминых всегда было две правды. Одна – мамина, чистая, ухоженная и дезодорированная правда дочки и внучки профессоров престижного университета, вторая – папина. Его правда, следует признать, была страшноватой, пахла потом, дымом, кислым запахом сгоревшей взрывчатки. Папина правда оставляла во рту неприятный привкус, как будто держишь за щекой старую медную монету. Эти правды мирно уживались в спальне и в столовой, слегка конфликтовали в гостиной, но в детской вели постоянную и неприкрытую войну. Боевые действия велись с переменным успехом.

Мама бросала в бой литературу и искусство, отец в ответ высаживал десант оловянных солдатиков, великолепного вороного коня под седлом, на котором так волшебно было раскачиваться, размахивая блестящей саблей (почти как настоящая, сын!), и книги о воинах и войнах. В ответ мать предпринимала фланговый охват, организовав домашний театр с привлечением симпатичных сверстниц. Лукаво улыбаясь, отец не отвечал на демарш ничего. Он был мудр. Если бы девочка была одна… Их было трое, и они не стеснялись болтать в твоём присутствии.

– Ма, они все такие дуры! – твой возмущённый вопль шокировал маму, но своё мнение ты отказался менять наотрез.

Война за душу единственного сына не прекращалась ни на миг. А ты… Ты любил их обоих и старательно впитывал обе правды. Изучал французскую поэзию и регулярно посещал тренажёрный зал. Бродил по картинным галереям и с удовольствием неделями пропадал с отцом на полигоне, разнося мишени, бегая по штурмовой полосе и засыпая под бормотание гипнопеда. Чему он тебя учил? Угадайте. Подполковник Олекмин был командиром батальона сил специальных операций.

И пусть мама злилась, что после «этих дурацких тренировок» твои пальцы не могут держать смычок так чутко, как ей хотелось бы, втайне она тобой гордилась. А уж когда ты понял, что мадемуазель Жозефина и отставной фельдфебель Зубатов учат твоё тело практически одному и тому же, просто танцы немного отличаются…

На данный момент война закончилась в связи с отсутствием противников. Отец погиб после невероятно дерзкой операции где-то на Су-Дельте-два. Мамина правда отпечаталась багровым шрамом на её шее… И какая правда оказалась правдивее? Ты по-прежнему считаешь, что обе. Просто мамина правда невозможна без правды отца. Правда красивых, чистых людей с чуткими пальцами живёт только тогда, когда между ней и правдишкой жадных бесчестных подонков стоит суровая правда безжалостной силы защитников мира и порядка. Вот только чистые и красивые по большей части стараются об этом не вспоминать. Как если бы парящий в горних высях бумажный змей считал удерживающую его бечеву ненужной обузой, мешающей летать, где пожелается и на любой высоте. Вот только без неё он обречён рухнуть на землю.

Мобиль остановился.

– Хватаешь свои саквояжи и проходишь в дверь с красным крестом… – Ткнул в нужном направлении длинный костлявый палец директрисы. – Бежар, возьмите эту сырую мадемуазель в охапку и тащите за мной. Сама она не пойдёт.

Через два с половиной часа

– Отвратительно здоров, мадам, скорее всего с рождения получал полноценное питание. Анализы великолепные. Хоть на органы разбирай. Я шучу. Физическое развитие – очень хорошее. На нём пахать можно. Если бы не свидетельство о рождении, я дал бы ему не четырнадцать, а все шестнадцать.

Коммуникатор фыркнул и голосом директрисы приказал передать пополнение младшему воспитателю второго потока.

– Твоя комната, парень. И добрый совет – постарайся пореже высовывать из неё свой короткий нос. Парни с таким цветом волос и белой кожей почему-то вызывают у большинства воспитанников негативную реакцию.

– Вы ведь не хотите сказать, что в приюте процветает расизм, месье Моро?

– Ни в коем случае, молодой человек. Просто шанс получить по роже у вас выше, чем у других воспитанников. Какой же это расизм? Расизм – это когда афрофранцузов нет в планетарном правительстве. Да, и не сильно копайся там, обед ты уже пропустил, постарайся не опаздывать на ужин. Распорядок дня на столе под стеклом

Младший воспитатель Моро поворачивается и уходит. Сергей проводил взглядом его гладко выбритый жирный затылок – тёмно-коричневое пятно над белым комбинезоном.

Комнатой Моро назвал узкий и не слишком длинный пенал, большую часть которого занимает довольно неудобная койка. Маленький столик с клавиатурой, в стену над ним встроен архаичный монитор. Вся стена напротив койки – встроенный шкаф. Имитирующий дерево линолеум – на полу, недорогие стеклообои светло-жёлтого цвета – на стенах. Чистенькое убожество. Впрочем, новичка это не сильно расстроило, был готов и к койке в казарме. Вещи из сумок быстро разбросаны по полкам, мамина фотография в скромной рамке встала на дальний угол стола.