Зачем я тебе?

Бармена слегка передёрнуло. Но он быстро справился и затянул профессионально, речитативом:

- Рекомендую закусить. Сосиски: свиные, куриные, рыбные, вегетарианские; в тесте, жареные, варёные, в горшочках, с грибами, с луком, с хреном…

- Ладно, - прервала Христина, - давай этот чёртов луковый хрен и сосиску, с каким хочешь запахом, а лучше и без запаха вовсе. Кстати, из чего вы варите кофе? Из цикория или из жареной морковки?

- Я так сварю, что вы от настоящего не отличите, - резво заявил бармен и скромно добавил: - Я умею.

Он отвернулся и стал колдовать у бар-компьютера. Христина улыбалась безмятежной хмельной улыбкой. Щёки её горели. Она думала: как странно, бывают дни длиннее года или даже нескольких лет. В эти дни всё меняется. Встаёт с ног на голову. Голова больше не болела. В баре играла музыка. И всё казалось ерундой. Как можно всерьёз думать об этих чёртовых блондинах? Обсуждать брак, не произнося ни слова не то что о любви, но даже о симпатии. От денег сестрица отказалась так оскорблённо, что всех птиц в парке перебудила. Потом дёргалась всю дорогу, срывалась, ушла не простившись. И таким способом она набивается в золовки? Вряд ли. Что же она тогда хотела? Зачем этот брак без любви, без расчёта? Из-за ребёнка.

Но как можно позволить одному нерождённому маленькому человечку испортить жизнь двум большим живым людям? Или я рассуждаю не по-женски?

Вернулся бармен.

- Ваш кофе, мэм. Меня вообще-то зовут Христофор.

- А-а-а! Очень польщена знакомством. А я - Мария Магдалина.

- Ваш ужин, Магдалина. Меня на самом деле зовут Христофором.

- Меня тоже никогда не зовут без дела, - сказала Христина, расчленила вилкой сосиску и принялась возить её в хрене.

Помолчали.

- Почитайте свои стихи.

- Ни за что. Я плохой поэт - никому своих стихов не читаю.

- Ни за что? Готова поспорить, что мы сторгуемся.

- Поцелуй за строчку, - по-деловому предложил бармен.

- Сомневаюсь, что вы станете со мной целоваться после того, как я попробовала вашей стряпни, - невозмутимо ответила Христина, отправляя кусок сосиски в рот.

Бармен проследил путь вилки. Посмотрел на месиво неопределённого цвета, припахивающее уксусной кислинкой. На жующий рот. И с сожалением проговорил:

- В другой раз…

- Другого раза не будет! - Не очень-то учтиво, но очень уверенно заявила Христина и вдруг перестала жевать. - Слышишь? Что это?

- Гром как будто… - недоумённо предположил бармен.

Тёмное небо за стеклянными дверями на мгновение озарилось электрическим синим светом.

- Гроза в марте, - без интонации констатировала Христина и отпила кофе. - Будет снег или дождь?

- Осадки, - зло сказал бармен. - Как вместо мужчин и женщин у нас есть некое народонаселение, во множественном числе - потребители, в единственном - электорат. То же самое и с осадками.

- Да, - задумчиво отозвалась Христина, - а ведь я про кару небесную как будто в шутку подумала.

- На кого кара?

- На меня, - Христина посмотрела ему прямо в глаза, в упор. - Грехи молодости знаешь, что такое?

Глаза бармена стали испуганными, недоверчивыми, и он их потупил. Потом заговорил, непонятно, обращаясь к ней или в пустоту:

- Всё и вся притворяются не собой. Кофе из морковки. Кофеин в капсулах отдельно. Пиво безалкогольное, зато кока-кола от трёх до двадцати градусов. Искусственное оплодотворение. Синтетическая кровь любой группы, на розлив… - бармен взглянул на Христину испытующе и продолжал, обращаясь теперь именно к ней: - Эта стойка с позолотой, как ты понимаешь, из металлопластика. Ничто не хочет оставаться собой.

- Да ты и впрямь поэт! - вместо ожидаемого признания похвалила Христина.

- Я соврал, - сердито сказал бармен. - Я не пишу стихов.

- Это неважно. Не все же поэты пишут стихи, - утешила Христина, доставая запищавшую в кармане трубку.

- Христина. А который час? Догадываюсь, что не рано. Конечно, зайду. Как будто нет. До скорого, Андерс.

- Тебя кто-то ждет?

- У Патриота консервы кончились.

- Ты его так называешь?

- Нравишься ты мне, Христофор! Кого его?

- Нравишься - это значит нравишь себя. Я действительно хочу себя тебе понравить. Получается?

- Не знаю.

Снова раздался гром. И небо, в который раз за этот день, озарилось сначала с одной стороны, потом с другой. Гроза взяла Родинку в кольцо. Христина торопливо допила кофе. Встала, застегнула куртку. Махнула рукой Христофору.

- Ты промокнешь, - сказал он.

- Как промокну, так и высохну, - бросила она и пошла к выходу.

- Магдалина! Христина обернулась.

- Возьми меня с собой.

«Только тебя мне ещё не хватало для коллекции», - грустно подумала Христина, а вслух сказала:

- Прости, Христофор, но зачем ты мне?

И решительно вышла, хлопнув дверью пустого бара. За порогом подумала, что жестоко это, пожалела, оглянулась. На стеклянных дверях прочла: «Кофейная «Валгалла». Прочла и пошла прочь. Не стала возвращаться.

23.50