Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?

Восемью минутами позже я оказалась на платформе, до поезда оставалось три минуты, и там была Сьюзи – все ее пять футов два дюйма, в замшевых ковбойских сапогах, в бусах, короткой юбке, с взлохмаченными волосами и в пальто золотого цвета от Кельвина Кляйна. С виду добрая и очаровательная, она наполовину втиснулась в дверь тамбура и слегка покровительственно заигрывала с ошеломленным охранником, потому что не собиралась позволить поезду отойти без меня.

Я буквально влетела в дверь. Раздался свисток.

И вот мы едем в Главное управление записи актов гражданского состояния с моим паспортом и двумя смятыми перечеркнутыми клочками бумаги – постановлением суда и справкой о состоянии здоровья младенца. Я весила 6 фунтов 9 унций.

Мы со Сьюзи сидим в рабочем офисе – такой узнаешь сразу, где бы ты в мире ни находился: стол из ламинированного ДСП с металлическими ножками, низкий журнальный столик, вокруг которого сгрудились уродливые стулья, обивка которых наполовину ядовито-зеленая, наполовину вырвиглазно-оранжевая. Ковролин на полу. Канцелярский шкаф и пробковая доска для стикеров. Большой обогреватель. Окно без занавесок.

Сьюзи – одна из самых опытных и умелых психоаналитиков мира. Когда встреча начинается, она улыбается мне, не произнося ни слова. Ее мысли заняты мной. Я это отчетливо ощущаю.

Социальный работник, к которому мне пришлось явиться на прием, оказывается дружелюбной и непосредственной женщиной по имени Риа Хейуорд.

Она кратко рассказывает о защите информации, о различных постановлениях, регулирующих вопросы усыновления в Великобритании и об обычных процедурах. Если я хочу продолжать, потребуется соблюсти некоторые формальности. Это обычная практика.

Она смотрит на мои бумаги – постановление суда и справку о состоянии здоровья младенца – и замечает, что моя мать кормила меня грудью.

"Это было единственным, что она могла вам дать. Она отдала вам то, что могла. Ей необязательно было это делать, и ей было бы намного легче, если бы она этого не сделала. Грудное вскармливание формирует прочнейшую связь. Когда вам было шесть недель, она вас отдала, но вы все еще были ее частью".

Я не хочу плакать. Я плачу.

А затем Риа протягивает мне документ с наклеенным стикером.

- Здесь имя вашей биологической матери и ваше первоначальное имя. Я туда не заглядывала, потому что считаю, что усыновленная особа должна увидеть это первой.

Я поднимаюсь на ноги. Мне трудно дышать.

- Вот так все просто?

Сьюзи и Риа обе улыбаются мне, когда я беру документ и отхожу с ним к окну. Я читаю имена. А потом приходят слезы.

Я не знаю, почему. Почему мы плачем? Имена читаются, как выбитые в камне руны.

Письмена на теле – это секретный код, видимый только при определенном

освещении.

Я слышу голос Риа.

- Долгие годы я консультировала многих матерей, которые отдавали своих детей на усыновление, и могу сказать вам, Джанетт, что ни одна из них не хотела этого делать. Вы были желанным ребенком – вы это понимаете?

Нет. Я никогда не чувствовала себя желанной. Я не из той колыбели.

- Вы это понимаете, Джанетт?

Нет. Всю свою жизнь я повторяла один и тот же шаблон отторжения. Мои книги принесли мне успех, но я все равно чувствовала себя самозванкой. Когда пресса и критики ополчались на меня, я отвечала им яростным рычанием и нет, я не верила, тому, что они говорят обо мне или моих работах, потому что написанное мной всегда оставалось для меня ясным, несущим свет и незапятнанным. Но лично я всегда знала, что была нежеланной.

Безрассуднее всего я любила там, где моя любовь не могла найти разумного и ровного ответа, вмешиваясь в браки и сложные отношения. Я портила все, что только могла, но при этом оставалась в отношениях слишком долго, потому что не хотела быть слабачкой, которая не знает, как любить.

Но я и правда не понимала, как это – любить. Если бы я могла признаться в этом самой себе, если бы осознала вероятность того, что любой человек с моей историей (моими историями, как вымышленной, так и реальной), столкнулся бы с проблемами в любви, то что, что было бы тогда?

Послушайте, все мы – люди, человеческие существа. Послушайте, мы ведь предрасположены к любви. Любовь всегда рядом, но нам нужно, чтобы нас научили любить. Мы хотим стоять прямо, хотим ходить, но нужен кто-то, кто возьмет нас за руку, кто покажет, как держать равновесие, кто будет нас направлять и поднимет, когда мы упадем.

Послушайте, падения неизбежны. Любовь рядом, но нам нужно научиться любить – всем ее формам и возможностям. Стоять на двух ногах я научилась сама, но научить себя тому, как нужно любить, я не могла.

В нас заложена потенциальная способность говорить. В нас заложена потенциальная способность к любви. Но для того, чтобы эти возможности высвободить, нам нужны другие люди.

В своих работах я нашла способ говорить о любви – по-настоящему. Но способа любить я не нашла. Это была своего рода подмена.