Зачарованный киллер-2

Через несколько месяцев Андросов открылся еще с нескольких любопытных сторон. Во–первых, он оказался вором — тащил везде, где плохо лежало, но всегда подставлял под подозрение кого–нибудь из новичков или чужих подростков. Во–вторых, он оказался пассивным гомосексуалистом, о чем нам поведали два чечена в Грозном. Они искали директора, а когда разговорились, рассказали что, что познакомились с директором в гостинице, сняли ему номер люкс, угощали коньяком, а теперь пришли продолжить «любовь»… Зная, что Андросов был послан в гостиницу, чтобы снять для настоящего директора номер, мы с Филиппычем только заохали. Слух дошел до шоферов и некто Ядупов, водитель МАЗа, разбил главному администратору нос, после чего тот смылся, прихватив одежду контролерши и кассирши.

Главный зоотехник Филиппыч. Неплохой парень, но фантастически ленивый. Очень большой любитель вкусно поесть и страшный бабник. Несмотря на простенькую, «рязанскую» мордаху, пользовался успехом у дам.

Тося, Антонина. Кладовщик. Неукротимая женщина 57 лет, с энергией 19-летней. Весь вечер может бухать, бесноваться в сексе, а утром, свеженькая, убирает клетки. Когда рабочие были в запое, мы с ней вдвоем убирали у всех 104 животных. Фанатично предана директору. Ездит с ним 10 лет, со дня вступления того в должность. Личность по–своему яркая, полная какой–то животной энергии, при полном отсутствии энергии мозга. Изумительная сплетница. Ни кола, ни двора — вагончик зверинца ее дом и родина. Сперва я ее недолюбливал за привычку соваться не в свои дела и ябедничать; став начальником, начал ее ценить. Так ценят в армии ефрейторов из нерусских, ярых служак, нелюбимых солдатами. Тося была работником надежным.

Царев, Царь. Водитель–ас. Десять лет отсидел на Колыме, столько же ездит со зверинцем. Директора чтит, как пахана. Напившись, ищет приключений, со всеми задирается. Сам тощий, мелкий, килограммов 40, не больше. Но, как говорят работяги, говнистый, злобой исходит. Пока не получит по морде — не успокоится, спать не ляжет. Но — ас. Чудеса вытворяет при переезде, при погрузке на железнодорожные платформы. Грязнуля, «чухан» по–зоновски.

Из себя корчит суперблатягу. Как–то спросил я его, не встречал ли он на пересылках Адвоката. Кличка среди «деловых» достаточно известная по Северным зонам. Ответил утвердительно, начал хвастаться знакомством с этим, по–своему знаменитым среди уголовников человеком. Так как Адвокат — это я, то выводы я сделал соответствующие. Но промолчал.

Кроме уже перечисленных, в зверинце работает еще человек 15. Шоферы, рабочие по уходу за животными, администраторы, контролеры, кассиры и т. д. Штат раздут чрезвычайно. Но и зверинец громадный. Обычно эти передвижные хозяйства возят по 40 — 50 животных. Тут же — 104, не считая всяческих подсобных и хозяйственных вагончиков. Одних складов пять штук. Обо всех этих людях можно сказать немногое. Все они выброшены обществом на задворки, большинство не имеет ни нормального жилья, ни семьи; 99 % — хронические алкоголики, многие прошли тюрьмы или ЛТП. Некоторая часть — в розыске милицией, чаще за алименты, иногда за конфликты с законом. Короче, вредные двуногие «сапиенс», но в отличие от четвероногих, гораздо более опасны своим подлым коварством, живущие только днем сегодняшним, а по пьянке теряющие рассудок начисто.

Я еще расскажу о некоторых своеобразных человеческих типах, встреченных мной в этом и в других зверинцах. О директоре же мой рассказ будет выделен в отдельную главу — он этого вполне заслуживает.

Москва, Столярный переулок, 8–30, 2000 год

Я опять стоял под окнами злополучного дома. Будто в них что–то можно было увидеть? Высоко.

Я не поленился вновь зайти в подъезд. Теперь он уже кипел жизнью: хлопали двери, кто–то спускался, кто–то поднимался с кошелкой… Так что подслушивать мне не было возможности, на меня и так уже косились, проходя мимо, внимательные жители. Явно подозревали во мне потенциального подъездного мочеиспускателя. Я уже хотел плюнуть и уйти, когда моя, обновленная английским кудесником душа, возроптала. Вечно я мямлю, вместо решительного действия. Интеллигентность, чертова, папина деликатность. Чего я боюсь, спрашивается? Трудно, что ли, позвонить в квартиру, сослаться на то, что перепутал адрес, наболтать что–нибудь, и выяснить, наконец, есть ли почва под моими подозрениями?

Я и пьяницей стал отчасти потому, что водка добавляла моим рассуждениям энергию действия. Пьяный я ого–го!

Я расстегнул куртку, потрогал газовый пистолет, снял его с предохранителя и решительно поднялся на третий этаж. И позвонил.

За дверью стола тишина, слегка разбавленная фоном собачьего «буханья» и каким–то металлическим позвякиванием.

Я позвонил еще раз.

Дверь не шелохнулась.