Читаем Зачарованные тайной полностью

Оно проходило где-то в Отёе, в одном из павильонов, расположенном в глубине небольшого сада. Перед залом для собраний располагалась просторная комната, служившая и комнатой ожидания, и раздевалкой.

Госпожа де Бреан предупредила меня, что здесь состоится заседание, а не подлинная ритуальная церемония из тех, на которые допускаются лишь посвященные.

Бот как! Тут тоже были посвященные. Я встречала их повсюду, с тех пор как познакомилась с тайным обществом «Высшая Мудрость». У элевсинских, дельфийских таинств и мистерий[37]* Исиды было множество современных последователей, и, очевидно, ряды мистагогов были весьма многочисленны.

Я могла представить себе мистерии в древнегреческих или египетских храмах; их величественное убранство действительно способно было вызвать смятение у неофита... Знал пи тот точно, к чему стремился?.. Священный ужас, царивший в этих сакральных местах, вероятно, сковывал мышление и рассудок, оставляя место лишь для чувств, как то: ожидание неведомого, приближение к порогу потустороннего мира, надежду на встречу с богами. И какой жалкой пародией выглядят обряды инициации, совершаемые в убогой квартире Журдана или в любом другом столь же банальном доме! Как люди могут без смеха участвовать в подобном фарсе? Однако таких находилось немало, и временами, по вечерам или после обеда, секретарь уединялся с четырьмя-пятью избранными; в комнате, использовавшейся для разных целей, жгли ладан и перешептывались. Как правило, когда происходили такие сцены, я уходила из дома. Однажды, вернувшись незадолго до наступления темноты, я услышала вздохи и бормотание вперемешку с рыданиями, доносившиеся из кухни, расположенной в конце прихожей. Я направилась туда; дверь была заперта на ключ, но он торчал в замочной скважине. Я открыла. Маленькая госпожа Журдан сидела на табурете вся в слезах, прижимая к себе своего отпрыска, тот жалобно хныкал и пытался вырваться из материнских объятий, чтобы удрать из кухни, уже готовый вот-вот разразиться яростными криками.

Оба дрожали от холода. Стояла зима, а в кухне имелась лишь небольшая печурка, которую топили древесным углем, но и в ней не было видно огня.

— Что вы тут делаете? — в изумлении вскричала я.

— Эдмон нас запер, — жалобно ответила женщина, с которой обошлись столь жестоким образом. — У нас проходит эзотерическое собрание. И мне нельзя слышать, о чем там говорят, и видеть, что там делают.

С трудом удержавшись от смеха из жалости к этой кроткой дурочке, я направилась к двери, сквозь которую просачивались клубы ладана, открыла ее и решительным тоном сказала:

— Журдан, ваша жена и малыш мерзнут на кухне, где вы их заперли. Завтра у них может начаться бронхит.

— Что за досадное вторжение! — воскликнула с недовольной гримасой одна из присутствующих дам.

— Я полагаю, на этом заседание окончено, — произнесла другая, бросив на секретаря злобный взгляд.

После ухода гостей Журдан понуро отправился на кухню, чтобы выпустить свою семью на волю.

Обстановка в «ложе Пифагора» в корне отличалась от атмосферы, царившей в ложе «ананда». Солидная удобная мебель, важные манеры членов общества могли вызвать у посетителей другие чувства.

В гостиной среди множества кресел, обитых бежевым бархатом, возвышался помост со столом для выступающих. Над ним висела большая звезда, ярко выделявшаяся на фоне голубой стены. Надпись под ней гласила: «Даже если она слишком высока». Таков был, как я верно догадалась, девиз ложи, призыв, как мне объяснили позже, стремиться к возвышенной цели, даже если понимаешь, что достичь ее невозможно.

Эта мысль о безнадежном восхождении напомнила мне буддистскую притчу, где говорилось о лестнице, устремленной в небо; посредством этого образа автор текста, вероятно, высмеивал сектантов, движущихся к призрачным целям. Я же сочла занятной идею рискованного подъема к облакам в неведении того, что находится за ними, без какой-либо гарантии, что там вообще что-нибудь есть, и мне понравился девиз «ложи Пифагора». В конце концов, важен лишь сам путь, движение вперед сквозь меняющиеся на каждом шагу «пейзажи». Разве кто-нибудь тешит себя надеждой добраться до горизонта? Следует ли из-за этого отказываться от радости ведущих к нему дорог?..

Разумеется, я не стала делиться подобными размышлениями с хозяевами. Сидя среди слушателей объявленного заседания, я наблюдала за предшествующей ему церемонией.

Присутствующие встали, чтобы торжественно прочесть нараспев знаменитые «Золотые стихи»[38]*; их текст в переводе на французский Фабра д'Оливе[39]* был роздан приглашенным. Роскошная бумага, страницы с цветным обрамлением — все это, наряду с обстановкой в зале, свидетельствовало о том, что «ложа Пифагора» располагает финансовыми средствами.

Приняв подобающую позу и закрыв глаза, собравшиеся декламировали:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии