Зачарованные острова

Старейшее из известных изображений Франциска, созданное ещё при его жизни; находится на стене монастыря св. Бенедикта в Субиако

Разве не является парадоксом тот факт, что все мы, которые обожаем свободу словами и требуем ее, словно голодные птенцы, которые пишем о ней поэмы — заботливо ухаживаем за кандалами Системы, которую сами же создали мучительными усилиями в течение прошедших веков? Она грязная и фальшивая, но это наше дитя, а мы — ее дети; это мы сформировали ее по образу преисподней и ярмарки, теперь же она формирует нас, а мы не можем освободиться. Может, именно потому мы столь быстро и легко склоняем головы перед человеком, который отбросил деньги и тем самым купил себе свободу. По-видимому, это было легче сделать несколько сотен лет назад, чем сейчас, когда свобода слишком дорого стоит для мультимиллионера, и когда Система окаменела, словно железобетонная плита. Наверняка.

И являются ли тот американец, с которого нечто, чего нельзя взять в руку, содрало наглость, и которого научило смирению, быть может, на мгновение, но, возможно — и на всю жизнь, и тот немец, которому это нечто подарило улыбку в момент смерти — достаточным доказательством, одним из тех, которые мы заядло ищем, а когда находим, радуемся как дети? Неправдой является сказанное Антонием после смерти Юлия Цезаря, будто бы «гадкие поступки людей живут после их смерти, а хорошие часто хоронятся вместе с их прахом». Прекрасные деяния монаха, являющегося эмблемой Ассизи, еще сегодня позволяют верить, что мы окончательно не одичали, и что мы нуждаемся в какой-то иной Системе, которую я не могу определить точно, но и так она будет понята, поскольку она не одного меня всякий день заставляет беспокоиться.

Чтобы ввести эту новую Систему, следовало бы совершить переворот, по сравнению с которым все остальные, совершенные человечеством — всего лишь банальные сценичные шутки. Мы прекрасно понимаем, что подобный бунт — это пустынный мираж, что он никогда не произойдет. Среди бесчисленных лиц Системы, в которой мы живем, основным лицом является ложь — она сама по себе неуничтожима и бессмертна. Попытайтесь сорвать чарчаф с этого лица, и вы увидите искривленные издевкой губы.

На левом фланге аркадного крыльца очень ценного средневекового святилища в Риме, Санта Мария ин Космедин, стоит огромный мраморный диск, похожий на мельничное колесо и весящий тысячу триста килограммов, на самом деле являющийся барельефом, изображающим усатого старца с открытым ртом, предположительно — мифического бога морей, Океана. Это странное колесо, обнаруженное когда-то среди развалин и поставленное на нынешнем месте в XV веке, при Сиксте IV, называется Bocca della Verita (Уста Правды)[20], а легенда гласит, что если лжец сунет руку в глубокий провал рта, та будет раздавлена. Руки суют все, и еще никто не ушел калекой. В основном, женщины — всякий день несколько десятков туристок фотографируется здесь с рукой во рту страшилища. Таким образом они доказывают свою верность. И каменный компьютер доказывает, что никто не врет. Большинство слов и поступков, которыми уже много веков мы одеваем собственную человечность, собственную цивилизацию и нашу Систему, обладает такой же истиной, сколько ее в фальшивых клятвах людей, пихающих руки в пасть каменного барельефа в Санта Мария ин Космедин.

Монах из Ассизи, переворачивая свою собственную Систему, не перевернул Системы мира. Зато он подарил всем, что стоят коленопреклоненными у его могилы, мгновения болезненной и стыдливой задумчивости, а это намного больше, чем подъем на Эверест.

Он не был единственным во всей истории. Время от времени, на Земле появляется, словно метеор, человек, желающий покончить с ложью, лицемерием, коррупцией, преступлениями и эксплуатацией человека человеком. Один раз он принимает вид средневекового монаха, в другой раз — ренессансного художника, философа новых времен или политика, он носит костюм, бурнус, мундир или повязку из листьев на бедрах, у него скошенные глаза и желтоватая кожа, либо же он черный как эбеновое дерево, он пользуется лучиной или лазером. И проигрывает. Это та единственная вещь, которая объединяет их всех — тех, что жили тысячу лет назад, две с лишним тысячи лет назад, и сто лет назад, и в течение нашей собственной жизни.