Забытые в небе

Генеральный поднял пухлую пятерню с зажатым в ней платком. Один из телохранителей постучал дубинкой о барьер — и стучал, пока шум в холле не начал стихать.

— Эти чужаки… — голос Генерального, тонкий, писклявый, разительно контрастировал с необъятной тушей, из которой он исходил. — Эти пришлые негодяи, которых мы не зря называем «даунами», ибо немыслимо отнести их к людям — так вот, эти чудовища собирались поджечь Офис! Поджечь наш дом и погубить в огне всех нас до единого — мужчин и женщин, стариков и младенцев, всех! И лишь благодаря неусыпной бдительности нашей доблестной охраны, вовремя обнаружившей и обезвредившей гнусных поджигателей, удалось избежать этой чудовищной трагедии!

Люк недоумённо нахмурился. Как так — «только благодаря охране»? Он обернулся к спутникам, но оба с независимым видом смотрели в стену поверх голов собравшихся.

— Так запомните все!..

Голос Генерального не казался больше писклявым — он гремел, заполняя Паучий холл целиком. Люку на какой-то миг показалось, что слова скользкими, настырными червячками вползают в егомозг через уши, лишают воли, вынуждая кивать и впитывать, и запоминать всё, что звучит из-за высокого кожаного воротника…

Он помотал головой, отгоняя наваждение.

— …запомните все, как закон в моём — в нашем с вами лице! карает подлых нелюдей, никчёмных чужаков, посмевших посягнуть на безопасность нашего любимого Офиса! На вашу, друзья мои, безопасность, благополучие и саму жизнь!

Повисла мёртвая тишина, нарушаемая шорохами за решёткой да заунывным мурлыканьем старухи. И вдруг — холл взорвался криками: «Да здравствует Генеральный!» «Спасибо Генеральному!» стоящий рядом с Люком мужчина — тощий, измождённый, с серой, нездоровой кожей и жидкими сальными волосами — вскинул кулачки и завопил: «Смерть даунам! Смерть проклятым чужакам!» Толпа подхватила призыв — люди лезли друг другу на плечи, подпрыгивали, истошно орали, размахивая кулаками и невесть откуда взявшимися палками. Казалось, они вот-вот снесут и барьер и решётку, и сами растерзают приговорённых.

Люк, захваченный общим порывом, тоже подпрыгивал и кричал, пока не встретился глазами с Леей. Она стояла, прижавшись спиной к Полу, и смотрела на брата — в глазах её он увидел жалость и отвращение.

Энтузиазм разом слетел с Люка. Он хотел что-то сказать, оправдаться, но телохранитель снова стукнул дубинкой, требуя тишины. Беснующаяся толпа замерла — все понимали, что близится развязка.

— Начинайте! — каркнул Генеральный и взмахнул платком. Трое мужчин — отец, старший сын и старик — встали плечом к плечу, отгородив женщину с мёртвым ребёнком от страшной двери. Телохранитель, тот самый, с гнилыми зубами, налёг на рукоять ворота. Блоки под потолком заскрипели, канат натянулся и решётка, вместе с прикрученной к ней дощатой заслонкой, дрогнула и поползла вверх.

VI

— Я всё-таки не понимаю… — кипятился Люк. — Весь почёт — охране! А же мы? Это же мы их обнаружили, рисковали, меня даже ранили… А Генеральный ни слова о нас ни сказал. Это несправедливо!

— Ранили его! — раздражённо фыркнул Пол. Его, похоже, бесили жалобы товарища. — Паршивая царапина это, а не рана! Да от мальчишка и нож-то еле-еле держал! Бонусы тебе начислили? Утрись и помалкивай в тряпочку. Почёта он захотел!..

Люк задохнулся от возмущения.

— А тебе разве не начислили? Сам же получал вместе с нами!

— А что я должен был, по-твоему, делать? Гордо отказаться? В рожу дяде Антону запустить? Он-то чем виноват? Его дело ведомости подписывать…

— А я, по-твоему, виноват?

— Виноват. И я вместе с тобой. Видел, как даунов на куски рвали? Стариков, мальчишек — ядовитыми челюстями, со всех сторон! Если бы не мы — спокойно сидели бы сейчас живые-здоровые на Погорелых этажах…

— Прекратите! — тоненько закричала Лея. — Не могу больше это слушать! Ведь специально пришли сюда, чтобы успокоиться, а вы всё никак не уймётесь!

…волна многоногих волосатых туш захлестнула последнего сопротивляющегося дауна. До слуха ребят донёсся тошнотворный хруст разрываемой плоти, и Лея, к тому моменту белая, как бумага, согнулась, её вытошнило. Люк с Полом, не сговариваясь, подхватили девочку под локти и стали протискиваться к выходу. Люк видел, что в толпе то тут, то там, попадались другие лица — бледные от ужаса и отвращения. Дядя Антон оборачивался и суетливо повторял: «ничего-ничего, ребятки, больно тут душно, вот она и сомлела. Сейчас посидит на воздухе, водички попьёт, оклемается…» А Лея взахлёб рыдала, и отталкивала их руки, не желая никуда идти…

Она пришла в себя, лишь оказавшись на одном из узких дощатых карнизов, устроенных вокруг стебля древолианы. Наружу удалось выбраться без особого труда — охраны возле мостков не было (все убежали смотреть казнь) и ребята поспешили по тонким раскачивающимся рейкам, стремясь поскорее преодолеть два десятка метров, разделяющих Офис и наружный мир — зелёный, полный птичьего щебета, цветочных и травяных запахов.